Ужель великая Таяна
Во власти гнусных чужаков?
Пускай я первой жертвой стану,
Но я восстану на врагов.
Меня убьют, но кровь поэта
Разбудит спящие сердца.
Во имя вольности и света
Мы будем биться до конца…
Прозвучал одинокий выстрел: пришедший с тарскийцами услужливый таянец разрядил пистоль Родольфу в грудь. Тот пошатнулся, но выпрямился и неожиданно чистым звенящим голосом выкрикнул:
— Стреляете? Значит, боитесь! Люди! Они боятся! Меня! Вас! Гелани! Нас больше! Всех им не перестрелять! Рене придет! Бейте их.
..
Прозвучал одинокий выстрел: пришедший с тарскийцами услужливый таянец разрядил пистоль Родольфу в грудь. Тот пошатнулся, но выпрямился и неожиданно чистым звенящим голосом выкрикнул:
— Стреляете? Значит, боитесь! Люди! Они боятся! Меня! Вас! Гелани! Нас больше! Всех им не перестрелять! Рене придет! Бейте их… бейт… — последнее слово захлебнулось в крови, хлынувшей у Родольфа изо рта на видавшую виды рубаху. Он пошатнулся и мешком свалился на пол. И тут высокий нескладный парнишка, разносивший кружки с вином и заказанную снедь, поднатужившись, поднял тяжелый казан с кипящим жирным супом и с криком: «Ребята! Бей!» — выплеснул обжигающее варево в лицо убийце. Тарскийцы схватились за шпаги, но парень отскочил в сторону, а двое дожидавшихся своей похлебки возчиков с ревом подхватили дубовую скамью и обрушили на головы годоевцев, а разошедшийся поваренок выскочил на улицу и завопил: «Люююююди! Сюдаааа!!!»
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
ВОЛЧЬЯ ЗВЕЗДА
О в знойной пустыне холодный родник,
О хлеба последняя корка,
О буйного ястреба яростный крик,
О смерть, стерегущая зорко!
Р.Киплинг
Глава 30
2230 год от В. И. Ночь с 4-го на 5-й день месяца Медведя.
Аденский рубеж
Гиб боялся, но шел. Рене чувствовал напряжение Водяного Коня. Это странное создание следовало за ним по собственной воле. Уздечка, с помощью которой Сумеречная удерживала Гиба, Рене была нужна разве что для того, чтоб вызвать черного скакуна, непонятно почему признавшего в эландском герцоге хозяина.
Если верить Жану-Флорентину, то некогда существовавшие в достаточном количестве соплеменники Гиба умели принимать любое обличье, в том числе и человеческое, со всеми вытекающими из этого последствиями. Философский жаб полагал, что дар речи был отобран у прародителей Гиба, большинство из которых сгинуло во время битвы Первых богов Тарры со Светозарными, не в наказание за какую-либо провинность, а чтоб они не выболтали некую доверенную им тайну. Так оно было или нет, Рене не знал, но в том, что Водяной Конь прекрасно понимает, что происходит, был убежден. Именно поэтому, вызвав Гиба, Аррой заговорил с ним так, как говорил со своими маринерами, предлагая им отправиться в очередной отчаянный поход. Огромный черный жеребец слушал, склонив белогривую голову, и в зеленых глазах с узкими кошачьими зрачками вспыхивали и гасли искры.
Жан-Флорентин, высказав ряд ехидных замечаний в адрес некоторых склонных к авантюризму политиков, молчал, и Рене пришлось объясняться с Гибом самому. Видимо, ему это удалось, так как конь, резко вскинув белогривую голову, огласил берег рокочущим криком и враз ударил обоими передними копытами, что означало одобрение и согласие. Рене взлетел на блестящую черную спину и огляделся. Луна уже поднялась высоко и утратила свой зловещий оранжевый оттенок. Море лениво шумело, накатывая на пустынный берег. Их никто не увидит.
Гиб взял с места в карьер и понесся вдоль полосы прибоя к устью Агаи, где, если только они с Жаном не ошибаются, уже несколько тысячелетий смотрит свои отвратительные сны Могильщик, вызванный явившимися от Престола Света победителями. Если в жилах Рене и вправду течет кровь прежних богов Тарры, то тварь должна его учуять, тем паче под ним Водяной Конь, существо, принадлежавшее Старой Тарре и пронесшее сквозь тысячелетие верность прежним богам. Правда, Рене и раньше неоднократно бывал у агайских зыбунов и ничего необычного там не чувствовал. Место было скверным, особенно в пасмурную погоду, но не более того. Тем не менее герцог был убежден, что дело было во всеобщей летаргии, охватившей Благодатные земли. Теперь же, когда Прошлое с чудовищной силой вламывается в Настоящее и грозит пожрать Будущее, спящее между двух вод чудище очнется. Дальнейшее зависело от копыт Гиба. Главное — увлечь неведомую тварь за собой навстречу воинству Марциала. Что будет дальше, Рене не представлял, но какое-то даже не шестое, а седьмое чувство твердило ему, что принятое им решение единственно правильное.
Что будет дальше, Рене не представлял, но какое-то даже не шестое, а седьмое чувство твердило ему, что принятое им решение единственно правильное. Счастливчик был уверен в победе, а это чувство еще никогда его не подводило! Вот в собственном возвращении он подобной уверенности не испытывал, но это было не так уж и важно, если они с Гибом уничтожат вражескую армию. Старый Эрик уже вывел в море корабли, на которые под прикрытием эльфийской магии в полном порядке погрузилась армия. Старый маринер, как только убедится, что Марциал уже не принесет вреда, доставит войско к небольшой арцийской деревушке в устье Канна, откуда до Святого города всего четыре дневных перехода. А дальше уж дело Мальвани и Феликса. Эти не подведут, да и барон Шада из крепости поможет. Но это все потом, сейчас главное — Марциал, обустраивающийся в летнем лагере на побережье. Еще день-два, и он возобновит атаки на Аденский вал, с которого нынче ночью сняли все пушки. Но этих дней у него не будет! Если он, Рене, разбудит Могильщика…
Луна сдвинулась совсем ненамного, когда они оказались на пустынном безнадежном берегу. Рене придержал Гиба. Агая медленно, словно бы нехотя вползала в залив, где отродясь не водилось ни рыбы, ни даже ракушек. Только в конце лета ленивые, пахнущие гнилью волны выносили на берег грязно-зеленую тину. Море брезговало водами Агаи, и причина могла быть только одна. Рене прислушался. Было тихо, очень тихо, но он не сомневался, что его услышали. Он успел вовремя — древняя тварь уже не спала, подхваченная той же магической круговертью, что и вся Тарра. Не приди сегодня за ней Рене, она все равно бы поднялась и отправилась бы утолять свой голод, и одни Великие Братья ведают, куда бы ее занесло! Гиб втянул ноздрями сырой, пахнущий чем-то неприятным воздух и громко закричал. Ударил о слежавшийся песок полупрозрачным копытом и закричал снова. Или Рене показалось, или он почувствовал, как по широко разлившейся воде пробежала дрожь. А Гиб словно бы отплясывал какой-то чудовищный танец — прыжок, удар копытами, крик, еще прыжок в сторону. Снова удар и крик, и так до бесконечности. Однако в прихотливых прыжках и воплях черного жеребца чувствовался какой-то будоражащий ритм, подчиняясь которому волны Агаи то убыстряли свое течение, то словно бы отступали от залива. А Гиб стоял на границе реки и моря и звал, звал, звал…
Как всегда именно то, что казалось самым надежным, таило в себе угрозу. Скала, на которой стоял Злой маяк, задрожала. Гиб в последний раз испустил пронзительный вопль и, отпрыгнув по-кошачьи, боком, замер, нехорошо косясь на исхлестанный ветрами камень. Рене с каким-то отстраненным интересом наблюдал за тем, как от подножия скалы отхлынули воды, вопреки извечному закону, повелевающему речным водам стремиться к морю, а морским штурмовать сушу. Обнажилось ровное дно, покрытое слоем вязкой грязи. В свете обезумевшей луны тени, отбрасываемые камнями, казались нарочито четкими и черными, а зыбучие пески, грязно-серые днем, светились серебром. На какое-то время все замерло, а затем у подножия скалы вздулся и с громким шумом лопнул отвратительный пузырь, образовавшуюся каверну тут же затянуло, но рядом набрякали несколько новых пузырей.
Вязкая жижа кипела, как каша в казане, распространяя запах гниющих водорослей, к которому чем дальше, тем больше пришивался какой-то другой, острый, отдаленно напоминавший смесь мускуса и прогорклого сала. Гиб вздрогнул всем телом, фыркнул и сделал шаг назад, но потом, видимо устыдившись, подвинулся вперед на два шага.
— Сохранить хладнокровие в критической ситуации — сделать первый шаг к победе, — уверенно пояснил Жан-Флорентин.
Гиб фыркнул еще раз, на этот раз обиженно. Рене промолчал не отрывая взгляда от бурлящей грязи. В свое время адмиралу приходилось иметь дело с самыми разными тварями, многие из которых по праву считались смертоносными. Повидал он и кое-какие чудеса, но разбудить чудовище, пожравшее тела Первых богов этого мира, даже для Арроя было слишком. Он не представлял, на кого будет походить шевелящаяся в зыбуне тварь.