Эстель Оскора
Белка вытащила меня из постели еще затемно. В сегодняшней церемонии дочке Шандера была отведена почетная роль моей подруги, тем паче других подруг у меня ни здесь, ни где бы то ни было не имелось. Я безумно боялась, что мне навяжут Илану, и, как выяснилось, совершенно зря. Таянская принцесса должна была принести присягу новому императору и королю и, согласно этикету, не могла исполнять никаких иных обязанностей. Странно, что когда-то Ланка мне покровительствовала, а я ее любила и почитала за высшее существо. Мы встретились не просто как чужие, а как враги.
Рене и Феликс сочли за благо объявить всем, что Илана подпала под чары тарского господаря и была не палачом, а жертвой. Возможно, так оно и было, но глаза у принцессы были несчастными и злыми, как у кошки, из когтей которой вырвали воробья. Я бы хотела ее пожалеть и ей поверить, но увы… Всепрощения и кротости во мне было мало, да и возлюбить того, кто тебя столь явно ненавидит, трудновато, что бы там ни говорили клирики. Похоже, общество Иланы тяготило не только меня. Уцелевшие «Серебряные», арцийцы, даже эландцы — все они старательно избегали вдову Годоя, да и она платила им той же монетой.
Впрочем, я должна была быть благодарна Ланке хотя бы за то, что она вытеснила мою скромную особу из центра внимания всяческих сплетников и сплетниц, каковых хватало и среди нобилей всякого ранга, и среди клириков, и среди горожан.
Вдова страшного Годоя и ее действительные и мнимые прегрешения занимали этих бездельников куда сильнее вещей действительно важных. Дошло до того, что я своими ушами слышала, как две целомудренные девы-циалианки в белых одеждах прямо во храме шепотом обсуждали подробности супружеской жизни пособника Антипода и утверждали, что дочь Иланы появилась на свет с зубами. Представляю, в какой бы восторг пришли эти ханжи, узнай они правду об Уррике…
Вот кого мне было жаль. Оказавшись в Кантиске, Илана дала своему любовнику, не жалевшему ради нее ни жизни, ни чести, полную отставку, даже на глаза к себе не пускала. По лицам гоблинов трудно понять, что у них на душе (хотя тот же Уррик объяснил вездесущей Белке, что у гоблинов души нету), но мне было его безумно жаль. Хорошо хоть бедняга нашел себя в служении «крови Инты», к каковым относились я и Рене.
Несмотря на настойчивые протесты Максимилиана, Рене принял сдавшихся гоблинов к себе на службу, организовав из них нечто вроде личной охраны. Горцы к своей новой службе относились страшно серьезно, и теперь под нашими окнами постоянно торчали молчаливые воины с обнаженными ятаганами. Выглядело это весьма внушительно и интригующе. Я довольно быстро привыкла к этим созданиям, отличавшимся от людей разве что чуть более длинными клыками да узкими глазами, способными видеть в темноте. Это была красивая раса, на гербе которой лично я бы изобразила рысь…
Гоблины мне изрядно напоминали Преданного, которого я бросила на произвол судьбы в Эланде. Хорошо хоть Ягоб Лагар догадался привезти моего кота сюда, а то мне его изрядно не хватало. Кстати, Преданный сразу же нашел общий язык с моими новыми стражами, да и они, похоже, признали его за своего. Вообще на подворье Архипастыря собралась престранная компания, и не будь заслуги Феликса столь очевидны, а сан высок, бедняге не миновать бы обвинения в ереси и Недозволенном колдовстве. Я уж не говорю о такой вещи, как оскорбление целомудрия!
Да, Его Святейшество поселил нас с Рене не просто в разных комнатах, а на разных этажах, но потайной ход, известный лишь одному Архипастырю, превращал наши спальни в одно целое, так что ночи были нашими, зато дни мы проводили в скучнейших церемониях и встречах. У Рене хотя бы были минуты уединения с умными и нужными людьми, а вот на мою долю выпало ублажение целой своры куриц и кошек, прибывавших в Кантиску, дабы участвовать в беспримерном событии — коронации первого императора Благодатных земель.
К концу дня я начинала чувствовать себя попугаем из Эр-Атэва, бесконечно повторяющим дурацкие любезные фразы. Если бы не Белка, я бы точно рехнулась, но дочка Шани всегда умудрялась мне вовремя шепнуть нечто такое, что единственной моей заботой становилось не рассмеяться. Белка была счастлива и довольна, а вот ее отец… Я с трудом узнала Гардани, когда тот вернулся из Таяны. Нет, Шани оставался все таким же — задумчивым, молчаливым и красивым, в Таяне он сделал все как надо, но, когда он переставал говорить о делах, его глаза казались пустыми и выгоревшими, как дом после пожара. Я понимала, что это связано с Лупе, но боялась спросить его впрямую, тем паче он старательно избегал оставаться со мной наедине. Видимо, наше с Рене счастье, хоть и изрядно отравленное коронами и дураками, напоминало ему о его потере. Зато он накрепко сошелся с Урриком. Это была дружба двоих мужчин в лучшем и высшем смысле этого слова, мужчин, которые спасли друг друга и к которым судьба была не слишком добра. И все же мне казалось, что эти двое еще будут счастливы, хотя, скажи я им об этом, они бы решили, что я просто хочу их утешить.
И все равно, их горе, если можно так выразиться, было живым. Они могли думать, чувствовать, вспоминать; им было больно, но это было лучше спокойной улыбчивой тоски Клэра. Осенний Рыцарь вместе с Эмзаром и Романом тоже был здесь. Гости на коронации, князья из таинственного Озерного края, в которых стараниями клириков никто не узнавал крылатых всадников, чье внезапное появление предопределило победу на Хомячьем поле, ныне именуемом Святым. А на Поганой Подкове начали строить храм в память о всех погибших. Это было, безусловно, благим делом, но мне отчего-то оно было не по душе…
На колокольне главного храма Кантиски басовито ударил Великий колокол. До церемонии оставалось не больше оры. Влетела Белка и немедленно принялась меня отчитывать за то, что я еще не готова. Хвала Великому Орлу, малый траур, который все еще я носила, избавлял меня от экзекуции в руках императорских камеристок и куаферов, каковых понаехала в Святой город тьма-тьмущая. Вопреки их настояниям я надела то же платье и драгоценности, что были на мне в день, когда Рене принимал Базилека у Башни Альбатроса. Как же давно это было…
— А ты красивая, Геро! — заметила Белка, придирчиво меня разглядывая. — Я тоже хочу такой быть. Только вот волосы у меня черные… А правда, что черные волосы притягивают светлые, а черные отталкивают? И что мальчик всегда любит таких девочек, как его мать?
Так, дожили! Ох, неспроста она это спрашивает.
— Белка, откуда ты взяла такую чушь?
— Из «Книги Прелести». Мне одна дама дала почитать… Таких дам убивать мало… Тем паче Белка, похоже, удалась в свою мать, а вернее, в свою несчастную тетку, хотя слово это к Марите ну никак не подходило. Шандер был красив резковатой мужской красотой, а вот Белинда… Ей шел пятнадцатый, и в ней уже угадывалась будущая красота, достойная эльфийской принцессы…
— Геро! Правда это или нет?
— Вранье, Бельчонок! Твой отец выбрал твою мать, а они оба черноволосые. А Рене-младший никогда не взглянет на женщину, похожую на Ольвию Аррою… «Книга Прелести» написана для тех, у кого никогда никакой прелести нет и не будет.
— А у меня она будет?
Великий Лебедь. Как же ей объяснить, что она уже есть! Торжественный стук в дверь прервал мои размышления. Брат Фиделиус заявился проверить, готовы ли мы, и, к счастью для нас с Белкой, оказался удовлетворен увиденным…