— Я поклялся не оставлять тебя, и я сдержу слово.
— Ты пойдешь, — устало повторил Рене, — потому что больше некому.
— Не пойду!
— Пойдешь! Я приказываю тебе, ты присягнул мне как своему сюзерену, и твой рыцарский долг повиноваться.
— Да, действительно, — жаб вздохнул, приняв оттенок красной яшмы, — я присягал, и рыцарский долг меня обязывает. Я сделаю так, как ты хочешь.
— А хочу я многого. Ты передашь Мальвани, чтобы он ни в коем случае не пытался нас спасти. Его забота — армия и беженцы. Он должен вместе с уцелевшими эльфами запереться за Аденой и ждать. Мое завещание у Герики Ямборы, пусть она отдаст его Шандеру, когда тот вернется. Надеюсь, он привезет подписанный договор. Майхуб понимает больше, чем хочет показать, и потому исполнит обещанное даже без меня. А теперь главное. Мальвани и Шани сделают все, что в человеческих силах, но от вас с Гибом потребуется больше. Вы должны спрятать Герику так, чтобы ее никто не нашел. Если она Эстель Оскора…
— Все можно подвергать сомнению, но не это…
— Михай не должен ее получить. Когда она будет укрыта, вы найдете Романа — он жив, я в этом уверен. Дальше все будет зависеть от вас. Эстель Оскора, кольцо Проклятого, Водяной Конь и твои мозги — этого должно хватить для победы, потому что это все, что осталось у Тарры.
— Я понял, — жаб был на удивление краток, — и я исполню.
— Не будем откладывать, — Рене поднял руку, и Жан-Флорентин вновь привычно устроился на браслете.
Цвел жасмин, и его аромат мешал думать о смерти как о чем-то неизбежном. В дальнем конце сада бил небольшой источник, заботливо обрамленный резным белым камнем. За источником в стене виднелась полукруглая ниша, из которой выступала сделанная с немалым искусством фигура какого-то арцийского святого, сзади которой хитрый мастер поместил большое, слегка помутневшее зеркало, так что пришедшие к водоему паломники видели себя как бы идущими по стопам святого. Рене ухмыльнулся, подумав о том, что многочисленные святые и угодники, якобы хранящие эту землю, давно должны были бы вмешаться и покончить с Годоем и его колдунами. Вместо этого узурпатор при полном попустительстве небес объявил себя главой Церкви и в таковом качестве осаждает Святой город… Что ж, если боги и святые отвернулись, придется рассчитывать на эльфийскую магию и копыта Гиба.
Водяной Конь появился сразу — видно, болтался где-то поблизости. Рене в который раз убедился, что Гиб понимает все или почти все. На сей раз он не ржал, не рыл копытами землю, а тихо стоял, опустив голову, пока Жан-Флорентин переползал на шею скакуна и цеплялся за спутанную гриву.
— Клянусь честью, — философский жаб сделал правой лапой жест, похожий на гвардейское приветствие, — ваша жертва будет не напрасной. Потомки узнают, кому они обязаны жизнью. Никто не будет забыт, и ничто не будет забыто!
— Главное, чтобы они были, эти потомки, — отмахнулся Рене, — ну, вперед! Прощайте! — Гиб черной молнией рванулся куда-то вбок и ввысь, лишь слегка тронув копытами сонную воду. Рене, хоть и не раз ездил на черном жеребце, так и не понял, какими путями тот иногда ходит, да это было и неважно, главное, сооруженный осаждающими двойной вал для него не помеха. Не пройдет и оры, как он доберется до лагеря Мальвани.
Странное дело, Жан-Флорентин бывал порой совершенно невозможным, но, расставшись со своим многословным спутником, Рене почувствовал себя невыносимо одиноким. Оно, наверное, было и к лучшему, с учетом того, что адмиралу предстояло завтра. Одинокие могут себе позволить быть стойкими, ничего не бояться и ни о чем не жалеть. Хорошо, что Герика в Эланде и Годой знает об этом, иначе он потребовал бы и ее, а Рене не мог поручиться, что отдал бы Геро Михаю, даже зная, чем грозит неповиновение… И Шандер… Как удачно вышло, что он отправил его в Эр-Атэв, избавив от ужаса повторного плена. Шани был откровенен с Арроем настолько, насколько в подобных вещах можно быть откровенным, так что адмирал насчет собственной участи не обольщался.
..
Эландец машинально поднял взгляд к луне, исходившей неистовым серебряным светом, казалось, она понимала, что эта ночь может оказаться последней. Птицы молчали, в застывшем воздухе стоял дурманящий аромат… Праведник провел бы такую ночь в молитвах, воину более приличествовало отдать ее какой-нибудь случайной подруге… Но подруги не было, и искать ее не хотелось, а молиться, просить упорно молчавшего все это время Творца о помощи? Зачем? Если тот всезнающ, всеблаг и всемогущ, это излишне, а если нет, то бесполезно.
Аррой присел на край бассейна, повернувшись спиной к гроту святого, чье имя он запамятовал, и опустил руку в воду. Он не молился в прямом смысле этого слова, повторяя красивые заученные слова, но мысленно обращался к любым высшим силам, если таковые все-таки где-то есть. Герцог заранее соглашался на любую жертву, пусть только эта луна и завтра отразится в прохладной воде и над ней склонятся распустившиеся к ночи цветы. Этот мир должен жить, и если за это он должен положить жизнь, разум, душу, то, что клирики называют вечным спасением, то он сделает это без колебаний.
Усыпанные звездами небеса молчали, молчал и тот, кто некогда столь щедро поделился с Рене силой, чуть этим его не прикончив. Не раздавался Трубный Глас, не спускался с горных высей воин в сверкающей броне, в кустах не вспыхивал негасимый огонь, белоперый голубь Творца не садился на плечо… Да и пропахший серой и нечистотами Антипод не спешил забрать душу адмирала в обмен за помощь. Не случилось ничего, что обычно происходит в легендах в ответ на отчаянный и искренний призыв смертного. Высшие силы безмолвствовали, только луна скрылась за горизонтом — ее время истекло. Небо быстро светлело, скоро поднимется солнце, и в храмах слитно ударят колокола, возвещая приход Светлого Рассвета, с которым истечет и срок ультиматума. Если Рене и Эмзар ответят отказом, Годой бросит против них своего монстра и тем подпишет приговор Тарре, так как остановить Оленя ни Михай, ни его бледные не в состоянии, хоть и не знают об этом. Правду им не объяснить.
— Ваше Высочество, вы тут? — кардинал Иоахиммиус торопливо пробирался по узкой тропинке, опираясь на свой цветущий посох.
— Да, знаете ли, захотелось вспомнить, какими бывают летние ночи, — Счастливчик Рене встал, повернулся и быстро пошел навстречу кардиналу Кантисскому, — что-то случилось?
— Да, хоть этого и следовало ожидать, да мы и ожидали, зная, сколь вероломен узурпатор. Он не стал дожидаться оговоренного срока, а напал прямо сейчас. Видимо, понимал, что мы не собираемся сдаваться, и решил застать нас врасплох. И, — кардинал с явным усилием произнес отвратительное слово, — он пустил в ход магию. Они собрались за Канном и начали какой-то омерзительный ритуал… Со стены видно.
Рене, не дослушав, бросился из сада, сразу же опередив осанистого клирика. Он думал, что у него есть выбор, что своей головой он выкупит передышку… Выбора не было.