.. — и протянул побледневшей орке свою шпагу, а потом звонко расцеловал девушку в обе щеки. — Ты ведь теперь моя сестра. Сестра по оружию.
— Мы всегда быть тебе и твоим потомки сестра и брат, — Криза протянула обе руки к Рене, а Уррик громко добавил:
— Клянусь именем Истинных Созидателей, орки Юга вечно будут друзьями и союзниками Арроев. В беде и радости!
— В радости и беде! — подтвердил герцог, а Герика, лихорадочно сорвав с руки браслет из темного металла, протянула его гоблину.
— Уррик! Это тебе от меня. На память обо всем, что было… Обо мне, о Шандере, и, — она улыбнулась, — о Преданном.
Гоблин молча взял шелковую ленту, служившую женщине поясом, и поднес к губам:
— Я сохраню подарок той, в ком течет кровь Инты…
2231 год от В. И. 20-й день месяца Иноходца.
Арция. Мунт
— Здоровье императора! — Жюльен-Огурец поднял пивную кружку. — Какое счастье, что Рене Счастливый распустил эту мразь — я имею в виду тайную канцелярию. Только я бы на его месте посадил бы всех синяков на кол, а доносчиков бы утопил в Льюфере.
— И не говорите, — хозяин «Счастливой Свиньи» был не менее решителен и кровожаден, — сколько достойных людей сгубили эти мерзавцы.
— А вы слышали, — Жюльен тоненько хихикнул, — что случилось с бывшим любимчиком Бернара, этим ре Прю?
— А, помню, чернявый такой красавчик…
— Уже не чернявый! — прыснул Огурец. — И не красавчик! Его моль сожрала!
— Чего?
— Чего-чего! Моль! Так что теперь у него ни усов, ни волосов… Гол, как тыква. Бровей и тех нет. И не растут… Мало того, как он где объявится, вся окрестная моль к нему слетается…
— Твое здоровье, — толстяк Жан-Аугуст, давясь от смеха, подлил мазиле свежего пива, — как же это так вышло?
— А поделом мерзавцу! Он сцепился с другим фискалом, и тот на него наслал моль. Синяки-то даром что объявили себя врагами Запретной магии, а колдовством баловались направо и налево. Это нам было ничего нельзя, а сами… — Огурец возмущенно стукнул опустевшей кружкой по столу, и хозяин поспешил ее наполнить.
— И что дальше, почтенный?
— Дальше? Ну, Прю грохнулся в обморок, и пока он так валялся, моль его и отделала…
— Уж больно скоро.
— А это была какая-то непростая моль! Представляешь, она все сожрала! Этого… вообще нашли в чем мать родила. Из синяков он, конечно, вылетел. И волосы у него расти перестали…
— Ой, насмешил, — толстый трактирщик схватился за бока, — а ты-то откуда знаешь?
— Люди рассказывают, — неопределенно пожал плечами мазила, скромно умолчав о том, что среди тех, кого он предлагал утопить в Льюфере, была и его скромная персона. Правда, ему повезло. Покойный Куй был человеком аккуратным и, даже умирая, озаботился уничтожить все свои бумаги, дядюшка Шикот помер два года назад, а Арман Трюэль, унюхав, что дела Годои плохи, решил, что с молодым и глупым Луи и бешеным Рене ему не сговориться, и исчез. Огурец остался без присмотра и благоразумно стал дожидаться победителей. Когда в Мунт вошли резестанты, мазила выполз на свет божий, напоминая всем и каждому о своей былой смелости. Сие возымело успех, тем паче что Мунт был изрядно прополот господами фискалами и отыскать в нем настоящих резестантов было бы трудновато. Огурец же со своим длинным языком и умением без мыла влезать в любую дыру на второй день после входа Луи в город уже малевал победителей, рассказывая им всяческие ужасы про годоевские времена. И все же, все же зря он рассказал трактирщику про ре Прю, ведь о его позоре, равно как и о том, что он оказался единственным, кого извлекли из-под обломков живым, знали только фискалы! Художник со вздохом взглянул на полупустой пивной бочонок:
— Ну, спасибо, почтенный Жан-Аугуст, пошел я, забегу к тебе как-нибудь.
— Заходи, почтенный, — улыбнулся трактирщик, — хоть ты сейчас и в гору пошел, но такой свининки, как у меня, вряд ли где еще попробуешь.
Ты где сейчас?
— Личный живописец графов Батаров…
— Как же тебе удалось?
— Старый граф сам разыскал меня, — скромно потупился Огурец. — Помнишь, я приводил к тебе зимой женщину, она приходила в город от принца Луи, вечная ему память.
— Вечная память, — вздохнул трактирщик, вновь наполняя кружки.
— Так вот она приходила к Батарам, за домом которых эти проклятые синяки следили. Я едва успел увести бедняжку, правду сказать, я не думал тогда, что она из резестантов… Просто побоялся, что она как кур в ощип попадет — ведь эти мерзавцы всех без разбора хватали — и детей, и женщин… Твое здоровье! О чем бишь я? Ах да… Когда принц взял город, вернулись и уцелевшие Батары, и Луи им рассказал об услуге, которую я оказал госпоже Леопине. Принц хотел лично меня поблагодарить, но эти недобитые негодяи…
— Негодяи, — эхом повторил Жан-Аугуст, подливая гостю пива.
— Проклятые годоевцы убили нашего Луи, — всхлипнул Огурец, — какая потеря для бедной Арции! Подумать страшно, что могло бы с нами быть, если бы не Рене Эландский… Ну, мне пора…
Огурец, насвистывая, вышел из «Свиньи» и скрылся за углом. Добрый трактирщик так и не узнал, что больше года ходил по тонкому льду и, будь он хоть немного поприжимистей, а его стряпня похуже, не миновать бы ему Замка Святого Духа. К счастью для болтливого толстяка, любивший покушать и выпить на дармовщину Жюльен счел, что хозяин «Счастливой Свиньи» стоит дороже тех пятнадцати аргов, которых ему платила канцелярия за каждого крамольника…