2230 год от В. И. 14-й день месяца Лебедя.
Святой город Кантиска
— Представляешь, Рене, — Шандер Гардани с трудом сдерживал улыбку, — Белка становится взрослой, гадать начала, а это верный признак, по сестрам знаю. Как начинают с картами по темным углам прятаться — все. Девицы уже!
— А вот тебе, Шани, и гадать незачем, — засмеялся Рене, — тебя ждет дальняя дорога.
— Что? Опять атэвы? — возопил Шандер. — Не поеду! Хватит! Не могу я смотреть на женщин, у которых лица закрыты, а животы голые…
— Ну и не смотри, раз не нравится, хотя некоторым дамам я бы тоже посоветовал закрывать лица, а заодно и рты.
К сожалению, сие невозможно. Нет, у Майхуба тебе делать нечего, ты нужен в Таяне. Я сейчас не могу оставить Кантиску, так что поедешь как мой полномочный представитель.
— Когда ехать?
— Чем скорее, тем лучше. Думаю, лучше всего через кварту.
— Годится, — Шандер улыбнулся, — но Илана откроет ворота Высокого Замка только тебе.
— Тогда ей придется подождать, тут дел невпроворот, раньше начала осени мне не вырваться. Атэвы, клирики… Луи нужно до коронации довести, мало ли что, в Мунте шелупони хватает. Да и в Эланде я должен появиться… А ты в это время моим именем будешь править в Гелани. На Замок наплюй, пусть себе стоит, хотя, если ты договоришься с Иланой, будет очень хорошо. Разумеется, всем говори, что ее околдовали…
— А эту возможность не стоит исключать, — встрял Жан-Флорентин, — я уже говорил тебе, что женщины обычно ставят любовь превыше власти, особенно женщины импульсивные, молодые и привлекательные. С точки зрения женской психологии поведение Иланы необъяснимо, а мы знаем, что Годой экспериментировал на людях, пытаясь добиться полного подчинения их воли…
— Жан, — откликнулся адмирал, — я хотел бы, чтобы ты был прав, но мы с Шани ее видели той осенью. Если она и была околдована, то иначе, чем бедняга Койла. Ладно, сейчас это уже не имеет никакого значения.
— Не имеет, — согласился жаб, — потому что ты обрел свою любовь, а вместе с ней и проблему. Твои отношения с Герикой весьма отличаются от отношений с другими женщинами. Ты намерен что-то предпринять?
— Намерен, — огрызнулся Рене.
— Я в этом и не сомневался, — удовлетворенный ответом жаб спрыгнул на стол, — насколько я знаю обычаи людей мужского пола, вы с Шандером должны по этому поводу выпить, и не этого церковного безобразия, — Жан-Флорентин кивнул на стоящий на столе старинный кувшин, — я думаю, лучше всего подойдет царка. К тому же надо отметить и отъезд Шандера, и его вступление в должность наместника.
— Мне кажется, что на этом месте должен быть ты, — засмеялся Гардани.
— К сожалению, не могу, — ответствовал Жан-Флорентин, — я обладаю специфической внешностью, которая не позволяет мне открыто править существами не моего вида. Я могу делать это лишь инкогнито, посредством тех, кого я направляю на великие и разумные дела и предостерегаю от ошибок, — жаб прервал свою речь и вплотную занялся кувшином.
Рене с Шандером переглянулись и рассмеялись звонко и молодо, как бродячие студиозусы.
2230 год от В. И. 14-й день месяца Лебедя.
Арция. Мунт
… Когда-то, еще до того, как безумный пророк Баадук посмел усомниться в учении Церкви Единой и Единственной и, объединив вокруг себя разрозненные кочевые племена, создал могущественное государство, один из атэвских вождей прислал «закатному калифу» найденные им в пустыне статуи, изображавшие Рычащих львов. За них кочевник хотел получить несколько белокожих красавиц, дабы подарить их своему сыну и наследнику.
История умалчивает, как вышли из положения имперские дипломаты. Возможно, несколько смазливых девчонок из портовых кварталов, переодетые в вышедшие из моды придворные туалеты, и отправились на далекий юг. Как бы то ни было, но черные каменные львы надолго обосновались в самом большом зале императорского дворца, поражая воображение тех немногих, кому удавалось попасть в святая святых империи.
Поговаривали, что один из императоров подумывал о том, чтобы сменить в своем гербе надоевшие и ничего в общем-то собой не представляющие нарциссы на царственных зверей. И только все громче звучащий шепоток о том, что мунтские Волинги никакие не Волинги и только эландская ветвь ныне имеет право называть себя потомками легендарного короля, заставила императора отказаться от львиной идеи. Как бы ни были прекрасны гигантские кошки, смена герба в глазах народа означала бы признание своей худородности, так что нарциссы уцелели. Император же отыгрался на убранстве зала, выдержанного в черно-золотых тонах.
Император же отыгрался на убранстве зала, выдержанного в черно-золотых тонах.
Пол, подножие трона и колонны были из лучшего идаконского обсидиана, стены покрывали гобелены, выдержанные в золотых тонах, изображающие триумф императорского дома. Золотом отливали и капители колонн, и карнизы, с которых свисали черные, шитые золотом портьеры. Вызолоченная люстра была из черного хрусталя, черным с золотом был и трон, стоявший под алым балдахином, казавшимся особенно ярким на общем фоне.
Зимному Львиный зал не нравился, слишком уж нарочитым, лезущим в глаза было богатство, вынуждающее признать превосходство императоров над простыми смертными. Сидеть здесь мог лишь император, все остальные вынужденно толкались вдоль стен. Для этого были предусмотрены широкие, пологие ступени, расположенные таким образом, что задние могли смотреть поверх голов передних. Говорят, во время больших приемом в Зале могло собраться до тысячи человек. Сейчас их, благодарение святому Эрасти, было поменьше. Всего сотни три-четыре. Причем представители цехов и магистрата и выборные от провинций играли роль статистов, раз и навсегда приписанных к одной из четырех враждующих группировок. Хорошо, что Луи во время их совместных похождений успел вкратце просветить атамана, кто есть кто, иначе тот вовсе бы запутался.
Новоиспеченный герцог Фронтерский изо всех сил пытался следить за доводами сановных говорунов, которые лезли из кожи вон, доказывая правомерность своих притязаний. Впрочем, началось все еще вчера, когда к Рыгору начали приставать многочисленные члены императорской фамилии или же почитавшие себя таковыми. За грубой лестью, которой они пытались купить поддержку «селянского герцога», как его сразу же окрестили честные острословы, чувствовалось плохо скрытое презренье. Не будь за спиной у Зимного многотысячной армии и не поддержи его гвардия, все эти герцоги и маркизы вряд ли пустили бы фронтерца дальше черного двора, но сейчас с ним приходилось считаться. Более того, именно от него во многом зависело, кто в конце концов заполучит Арцию. И гордые аристократы изо всех сил обхаживали неотесанного хама.
Хама, впрочем, это только бесило. Слишком уж нарочиты были заискивания и не похожи на то, что фронтерец видел, общаясь с Луи, Романом или же герцогом Арроем… Те не льстили, но и не презирали. «Эх, нема на тих ублюдков эландцев, — проворчал про себя Рыгор, пытаясь поймать ускользающую от него нить очередной речи, — а собственно говоря, почему нема?!»
То, что сотворил селянский герцог, повергло окружающих в шок. Расправив богатырские плечи, атаман уперся руками (каждая толщиной с хорошую ляжку) в бедра и голосом, вполне уместным в бою, но никак не во дворце, рявкнул:
— А ну, тихше!
Все оторопело замолкли, а Зимный медленно поднялся по ступеням, ведущим к трону, но садиться не стал, а, обернувшись лицом к собравшимся, произнес речь, достойную самого Жана-Флорентина:
— Я вас тут целый день слухав и от шо урозумел. На Арцию и на всих нас вам, данове, прошу простить, начхать. И смотрите вы на власть як та кошка на сало. Когда тут людей резали, де вы были? А когда мы с косами да вилами палачуг бить начали? Хто по углам сидив, а хто с Годоем ручкался! Да Луи никому з вас руки не подавав, и вы хочете его святу корону в свои поганые лапы прибрать? Та не будет вам того. Я как РЭГЕНТ (умное слово Рыгор произнес четко и совершенно правильно, видимо, тренировался) усим вам, данове, заявляю.
В Арции нема никого, хто б мог стать дельным емператором!
А посля Луи жаба на троне никому не потребна. Усистыся на трон вы ще можете. Да не задержитесь на нему, свои ж гвардейцы або ж горожане попрут. Так шо слухайте мое слово.
В усих Благодатных землях е только один круль, кого вси поважают та и любят. И кровь в його настояща. И сын в него есть, и Архипастырь його объявил крулем таянским да эландским. А сколько можно нам наши земли на куски дерти? Шоб нас ежли ни ти чорные с-за гор, то атэвы зйилы?!
Церков у нас одна, язык не то шоб вовсе один, но разумеем один одного.