Очутившись в двенадцатом веке до новой эры, я наблюдал через своих разведчиков за стремительными, но кровопролитными схватками в степи. Инициаторами были ливийцы, нашедшие на юге новый источник для грабежа, и какое-то время казалось, что они возьмут свое. Воины древних времен, до ассирийцев, персов и эллинов, препочитали пики и стрелы мечу и топору, ибо метательным оружием или копьем с длинным древком можно было сражаться на расстоянии. Чем дальше от противника, тем меньше риска получить рану — таким был тактический лозунг тех лет. Ливийцы в боевых столкновениях с другими народами вели себя иначе — ближний бой их не пугал, а природная свирепость помогала одолевать даже ассирийскую пехоту с ее железными шлемами, кольчугами и щитами. Но пришельцы с юга, охотники на слонов и львов, были столь же свирепы и не боялись схватки; пожалуй, в бою они превосходили ожесточением ливийцев. Итак, мужчины ошу гибли, женщин брали в плен, и от них рождалось новое поколение — смуглые люди, иногда светловолосые, нередко — с европеоидными чертами. Предки тех, кого через тысячу лет назовут нумидийцами? Вполне возможно, думал я, собирая данные об этих переменах.
Общая концепция происходящего с народом пустыни вырисовывалась все ясней, и я, пожалуй, был благодарен двум непримиримым оппонентам, Гинаху и Принцу, подвигнувшим меня на это странствие. Восточные ливийцы оседали в оазисах на рубеже Та-Кем, все чаще вербовались в египетское войско и в определенный момент хлынули в страну; Египет был захвачен их предводителями, и две династии царей, двадцать вторая и двадцать третья, были чисто ливийскими. Затем из Куша явились эфиопы и вырвали власть у сынов пустыни. Постепенно их остатки смешались с коренным населением и растворились в нем, ибо на каждого из темеху и техени приходилась как минимум сотня египтян. Так на востоке исчез этнический тип азилийской расы.
На западе сложилась иная ситуация: ливийцев ошу частично истребили, частично поглотили южные темнокожие племена, не столь многочисленные, как египтяне, и можно было предполагать, что след азилийского расового типа сохранился в двух модификациях, с преобладанием негроидной и ливийской крови.
Во времена Пунических войн первых называли нумидийцами, вторых — ливийцами, но это уже не был народ ошу, а только его далекие потомки, смешавшиеся с негроидами. С течением столетий обе ветви слились, ассимилировали пришедших через Пиренеи вандалов-визиготов, восприняли мусульманскую культуру в период экспансии арабов и стали тем народом, который в Эру Взлета назывался туарегами. Собственно, это подтверждало одну из гипотез, обсуждавшихся мной с Гинахом, одновременно снимая все подозрения с Принца в частности и Койна Супериоров вообще. Я сделал еще один скачок, в восьмисотые годы до новой эры, воплотился в протонумидийца Хрза и подтвердил свои этнические выкладки прямыми наблюдениями. Теперь, согласно парадоксу Ольгерда, ход исторического развития стал неизбежен и защищен; ткань прошлого нерушима, случившегося не изменить.
«Доволен?» — спросил меня Павел, когда мы стояли на скалах атлантического побережья, готовясь к финальному возвращению.
«Вполне, — отозвался я. — А ты?»
«Ну, если говорить о массе ярких впечатлений, то у меня претензий нет».
«Что-то особенно запомнилось?»
Павел весело хихикнул:
«Еще бы! Когда ты ел стервятника… Но если говорить серьезно, я очень тебе благодарен, Андрей. Я сохраню… — его ментальный голос на мгновение прервался, — да, я сохраню воспоминания об этом сказочном путешествии и дружбе, которой, надеюсь, ты меня удостоил. Я буду помнить об этом долгие, очень долгие годы».
«Только помнить? — удивился я. — Ты в самом деле стал мне другом, таким же, как Егор и Саймон, ты член моей вары, а это значит, что мы будем видеться. Видеться часто и, быть может, совершим еще не одно погружение».
Теперь смех его был горьким.
«Вряд ли, Андрей, вряд ли. У меня… Понимаешь, у меня есть обязательства, и я не могу задерживаться на Земле надолго. Один человек… женщина… она меня ждет и тоскует. Ей плохо одной… Нет, «плохо» не то слово. Она совсем не в одиночестве — я бы сказал, окружена целой толпой, — но ей нужен я. Так уж получилось…»
Он впервые заговорил о личном, и я решил, что могу себе позволить некоторые вольности в расспросах.
«Эта женщина — твоя жена? Та, что родила тебе сына?»
«Нет. Жену и сына я потерял безвозвратно. — Волна печали накрыла меня с головой. — Другая женщина… возлюбленная, подруга…»
«Почему же ты не взял ее с собой?»
«Как бы это сказать, Андрюша… Отчасти потому, что она и все остальные заняты делом, отчасти из нежелания возвращаться в ваш мир или в другие миры. Там… — он помолчал, — там, откуда я пришел, свобода. Неизмеримая и полная свобода, мощь, сила, очарование, блеск! Тяжело объяснить, мой дорогой, а еще труднее от этого отказаться, даже на время! Но я, видишь ли, очень любопытен…»
Холодные мурашки побежали по моей спине. Ваш мир и другие миры… Там, откуда я пришел… Трудно отказаться, даже на время… Неужели он?.. И неужели Принц догадался?.. Или откуда-то узнал?..
Догадка сверкнула в моем сознании, но я постарался тут же пригасить ее. Наверное, такие чувства испытывал библейский Моисей, стоя перед неопалимой купиной и умоляя божество явить свой лик. Боязно, страшно, но хочется увидеть… Узнать, как оно Там… Там, где полная свобода, мощь, сила, очарование, блеск!