Но в этот момент мне было плевать на всех демонов страны Та-Кефт. С хриплым воплем я устремился к источнику.
13
Через день я вошел в селение Леопардов и услышал свое прежнее имя. «Сифакс… это Сифакс… Сифакс жив… Во имя Семерых, Сифакс вернулся!..» — шелестело за моей спиной. Значит, меня зовут Сифакс. Звали! Скоро они узнают, как называть меня теперь.
Оазис Уам-Неш был таким же, как сотни других оазисов в пересыхающей саванне — небольшим, километров пять в окружности, способным прокормить тысячу с чем-то коз, десятков семь ослов и триста человек, считая с детьми младенческого возраста. Собственно, числить его оазисом было бы преждевременно — в эту эпоху Сахара еще не являлась пустыней на всем своем протяжении. Бесплодные пески и дюны чередовались тут со столь же безжизненными скалами и каменистыми нагорьями, но степь еще занимала значительные области, и случались в ней места, богатые водой — около небольших озер, ручьев и речек, питаемых подземными источниками. Это мог быть крохотный клочок земли, который ливийцы называли танна, или более обширная местность, подходящая для поселения, где росли финиковая пальма, лавр, тамариск и достаточно травы для пропитания ослов и коз. Люди в таких местах обитали тысячелетиями, но в общем и целом эти районы не подходили для расцвета оседлой культуры с городами, ирригационными сооружениями и развитым земледелием. В северной части африканского континента, как и повсюду в древности, цивилизация зависела от пресных вод, от постоянства рек с обильным водотоком, а их в Сахаре не имелось. Сахара была обречена. Великие царства, храмы, пирамиды, города вставали на востоке, в нильской долине, подстегивая алчность пустынных жителей. Не создавшие ничего, что сохранилось бы в грядущем, они веками грабили соседей, а еще воевали друг с другом да бились с хищными зверьми. Разумеется, мужчины; жизнь женщин протекала среди коз, палаток, очагов и постоянных деторождений.
— Сифакс… Сифакс жив… Сифакс вернулся!..
Я хорошо отдохнул за минувшие сутки — сон, вода и три зазевавшихся ящерицы способствовали восстановлению сил. Сны, пришедшие ко мне, были отражением прошлых мниможизней; я снова видел Небем-васт с потупленным взором, суровые черты Яхмоса, победителя гиксосов, хищную физиономию рыжего Иуалата и лицо Инхапи — в тот миг, когда мы бились вдвоем против восьмерых. Тот ли это Инхапи? Надо попросить Георгия, мелькнула мысль во сне, Георгия, который занимается эпохой Тутмосов и женщины-фараона Хатшепсут. Попросить его встретиться с Инхапи, со старым Инхапи, который был командиром корпуса Сохмет и видным царедворцем. Пусть повидает Инхапи в том или ином своем воплощении, поговорит о прошлом… Вспомнит ли старик ливийского вождя по имени Гибли, осаду Шарухена и ту схватку с сирийцами?
— Сифакс… Сифакс… Сифакс… — шелестели голоса.
Я шел, расталкивая коленями коз, петляя между хижин, напоминавших палатки индейцев — шесты и бивни слонов служили подпорками, бычьи да антилопьи шкуры — стенами. Было утро, дым очагов тянулся в небо, женщины готовили скудную еду — лепешки из дикого проса, печеные коренья, редко — мясо.
Было утро, дым очагов тянулся в небо, женщины готовили скудную еду — лепешки из дикого проса, печеные коренья, редко — мясо. Все рыжие, светловолосые, светлоглазые, с белой кожей… Тут, среди восточных ливийцев, не попадались полонянки из Та-Кем — если и брали таких в грабительском походе, они не выживали в долгом пути на запад. Я шагнул к очагу — женщина, сидевшая рядом, испуганно шарахнулась — схватил теплую подгорелую лепешку, съел. Взял вторую. Толпа детей и подростков, что тащились за мной по пятам, наблюдала в испуганном молчании. Возможно, я был Сифаксом, старым вождем, возможно, кем-то иным — к примеру, демоном падда*, владыкой стервятников, коему птицы приносили гнилую плоть, содранную с костей.
— Сифакс… Сифакс… Сифакс…
Мужчины ждали меня на площадке в середине становища, у хижины нового вождя. Очевидно, раньше она принадлежала мне, как и эти воины — сотня с лишним бойцов с дротиками и топорами, в наголовных повязках из страусиных перьев. Тут были все, от вчерашних мальчишек до сорокалетних мужей; одни поглядывали на меня с опаской, другие враждебно, в глазах третьих читалась радость. Я не знал их имен, но узнавал кого-то в лицо — смутные образы наплывали из подсознания Сифакса, еще не распавшегося полностью в моей ментальной ауре. Вот этот, со шрамом от стрелы на шее, мой ровесник, друг… Хромоногого, что стоит, опираясь на копье, я — Сифакс! — вынес из схватки с кланом Коршуна… Эти двое, близнецы с соломенными волосами, обычно шли за мной, прикрывали спину… Юноша с обрубком уха, такое знакомое лицо… кажется, мой сын?.. или сын сестры, умершей очень давно… Тот, что ощерил зубы — враг! И троица с ним — держат наготове дротики… Обиженные мной. Что-то я у них отнял — когда и что, не помню.
— Сифакс! Зачем ты пришел, Сифакс, дохлая гиена? Твое место на хиссгачире!
Толпа раздалась, пропустив вперед крупного мужчину в повязке с пятью перьями. Тоже знакомое лицо. Ненавистное! Соперник, новый предводитель… Его глаза метнулись туда-сюда — он шарил взглядом по моему телу в поисках крови и ран и не находил ничего.