— Но наша добыча…
— Это не ваша добыча, — молвил Осси из-за моей спины. — За это добро бьется сейчас отец наш Пекрур со своими воинами. Если их побьют, ваши рты и ноздри будут забиты илом, и люди Урдманы спляшут на ваших костях. А ежели мы победим, то… — Он сделал многозначительную паузу и ткнул рукой на север: — Там Мендес! И там куда больше добра, чем в этом жалком караване!
Похоже, это решило дело. Оставив пращников, раненных в ноги, охранять ослов и повозки, я повел остальных по дороге в холмы. У меня еще оставалось больше полусотни бойцов. Судя по тому, с какой энергией они грабили обоз, короткая схватка с людьми Анх-Хора не слишком утомила их, и я вел свой отряд то бегом, то быстрым шагом. Пятеро моих дружинников, замыкавших колонну, подгоняли отстающих, а сзади, под присмотром Иуалата, рысил ослик с самой ценной частью добычи — царевичем, связанным по рукам и ногам.
Вскоре мы наткнулись на первый труп. Затем тела пошли валяться грудами, проколотые дротиками, с черепами, разбитыми ядрами из пращей. То было место внезапной атаки Пекрура и Петхонса, и большинство убитых оказались мендесцами; лишь кое-где на склонах, среди акаций и колючек, виднелись тела наших воинов. Потом картина изменилась — в ближнем бою в ход пошли секиры и мечи, и погибших, своих и врагов, было примерно поровну.
Судя по их числу и страшным ранам, битва велась с ожесточением, и людей Урдманы шаг за шагом вытесняли из котловины меж холмов. Увидев это, я вдруг сообразил, что уже минут десять не слышу ни шума сражения, ни криков и воплей, ни звона и скрежета клинков. Впрочем, ничего странного в этом не было; скорее всего, яростная схватка оставила без сил и нападавших, и защищавшихся. Царившую впереди тишину я воспринял как упрек; все же мне не удалось быстро собрать своих воинов и ударить в тыл врагу.
— Должно быть, люди старейшего уже сдирают доспехи с мендесцев, — пробормотал Баклул и бросил на меня гневный взгляд. — А ты не дал нам завладеть обозом!
— Сомневаюсь, — возразил Тари, который явно был поумнее и поспокойнее Баклула. — Вождь Востока выбил Урдману из холмов в поле, и — хвала богам! — каждый второй из войска мендесцев погиб. Теперь вождь дожидается нас, чтобы выпустить кишки этим краснозадым обезьянам. Мы бы уже справились с ними, если бы не твоя жадность, Баклул. Прав достойный Пемалхим — люди твои шакалы и сыновья шелудивых псов!
Тари явно хотел подольститься ко мне, и Баклул это понял.
— А твои — ублюдки, пожиратели дерьма! — окрысился он. — Разве они стояли и смотрели на вино и пиво? Разве не в их глотки оно лилось? Не их животы согревало? Маат знает, кто первый сбил печать с кувшина!
Они принялись спорить, брызжа слюной и размахивая руками, но тут дорога обогнула холм, и мы очутились на заболоченной равнине перед лагерем. В стане по-прежнему пылали костры, но туши быков и баранов, висевшие над ними, обуглились и источали теперь не аромат жареного мяса, а вонь обгорелой плоти. Перед лагерными навесами вытянулась, ощетинившись копьями, цепочка воинов из запасных дружин Охора и Сиба. Остальные наши отряды были выстроены в три шеренги у подножия холма; первыми стояли пращники и метатели дротиков, за ними — копьеносцы и щитоносцы с мечами и топорами. Воинство Урдманы, соединившееся с отрядом Тахоса, занимало круговую оборону в середине поля, там, где земля понижалась и из почвы выступала вода. У владетеля Мендеса еще оставалось поболе четырехсот бойцов, причем половина из них — свежие, не побывавшие в сражении люди Тахоса. Сдаваться они явно не собирались, и я, охватив равнину взглядом, решил, что победителем в этой битве станет фараон Петубаст. Не без потерь, конечно, в которых числятся наследник и полсотни лучников, зато восточный клан и Мендес будут обескровлены.
— Ну, Пема, сын мой, ты явился вовремя! — приветствовал меня Пекрур, стоявший на кочке в окружении телохранителей. Он был в доспехе, но без шлема; ноги по колено в грязи, ветер треплет седоватую прядь, на правом запястье — повязка с проступившим пятном крови. — Есть у нас печальные новости, Пемалхим, но есть и хорошие. Псуши, Усахарта и молодой Улхени уже у Осириса, а с ними — сотня наших воинов, но врагов мы уложили вдвое больше. Похоже, и тебе Амон даровал победу? Я не ошибся?
— Нет, старейший. Лучники перебиты, Хасса мертв, и мы захватили обоз.
— Я и раньше знал, что боги милостивы к тебе. — Собрав в улыбку морщинистое лицо, Пекрур важно сошел с кочки. — Погляди на этих обезьян, — он махнул рукой в сторону войска Урдманы. — Погляди на них, Пема! Жизни их сейчас дешевле, чем песок в пустыне! И я подозреваю, что все они останутся без погребения. Наверное, Сетх, взирая на них, уже потирает свои красные лапы.
— Несомненно потирает, — подтвердил я. — Но их еще много, а значит, и мы потеряем многих людей.
— Так уж устроен мир, Пемалхим: не тряхнешь пальму, финики не попадают, — заметил Пекрур и тут же перешел от философских обобщений к конкретной диспозиции: — Дам тебе еще половину сотни, и ты обойдешь их с заката, а Петхонс с восхода.
— Но их еще много, а значит, и мы потеряем многих людей.
— Так уж устроен мир, Пемалхим: не тряхнешь пальму, финики не попадают, — заметил Пекрур и тут же перешел от философских обобщений к конкретной диспозиции: — Дам тебе еще половину сотни, и ты обойдешь их с заката, а Петхонс с восхода. Я — на севере, на юге — Охор и Сиб. Для начала забросаем дротиками, потом атакуем с четырех сторон и… — Тут он увидел осла с его поклажей и изумленно приподнял брови: — А это что еще такое? Это ведь, кажется…