Солдаты Хем-ахта были экипированы скромнее. В полотняных чепцах, передниках и нагрудниках в серую и желтую полосу они походили на больших пчел, несущих отдельно свои жала: короткие, подобные кинжалам мечи, тонкие копья, луки со спущенной тетивой и полные стрел колчаны. Оружие легковесное, но боевой дух, питаемый давней злобой к гиксосам, был крепок: ливийцы молча миновали Шарухен, а египтяне перебранивались с защитниками, грозили растопыренными пятернями, напоминая, что кисти врагов будут отрублены и брошены наземь к ногам фараона. «Порази вас Сохмет, песчаные вши!» — кричали одни; «Чтобы Анубис* тебе кишки вывернул! Чтоб на тебя Исида* помочилась!» — вторили другие. Это было явное богохульство; взревели теп-меджеты, послышались хлесткие удары палок, и шум смолк.
Солнце пекло, но свежий ветер с побережья умерял жару. Мы вступили в деревушку километрах в трех от Шарухена — безлюдную, но еще не разграбленную. На ее окраине струился по камням ручеек, плетенные из веток загоны и хижины были пусты, во дворах валялся жалкий скарб, брошенный в спешке: ручные жернова, корзины и горшки, глиняные блюда и рваные сандалии, обрывки веревок и кожаных ремней.
Мы вступили в деревушку километрах в трех от Шарухена — безлюдную, но еще не разграбленную. На ее окраине струился по камням ручеек, плетенные из веток загоны и хижины были пусты, во дворах валялся жалкий скарб, брошенный в спешке: ручные жернова, корзины и горшки, глиняные блюда и рваные сандалии, обрывки веревок и кожаных ремней. Рыжий Иуалат, который вел первую сотню воинов, облизнулся.
— Пошарить бы надо, вождь… Гачир* не тронут. Вдруг Семеро* пошлют удачу!
— В этой земле Семеро не властны, — напомнил я, но Иуалат, старый грабитель, упрямо буркнул:
— Все равно пошарить надо.
Шарили бы тщательно и долго, до самой темноты, но за нами топал чезет Хем-ахта, посланный мудрым фараоном, чтобы приглядывать за наемниками. Поэтому я отправил Масахарту и Псушени с тремя десятками парней из четвертой сотни, распорядившись, чтобы брали скот и финики — рассчитывать на что-то более ценное тут не приходилось.
За ручьем, у трех больших смоковниц, дорога раздваивалась, и я велел остановиться. Люди Хем-ахта жадно приникли к воде, мои не пили, помня о древнем законе преследователей и беглецов: в походе пьют утром и вечером. Я зачерпнул ладонью влагу, вытер лицо, капли попали на язык. Воды этой земли были чистыми и сладкими, совсем не похожими на мутноватую жижу из песчаных колодцев и воду Хапи, иногда бурую, иногда красноватую, но в любой сезон негодную для питья. Египтянам этот ручей, должно быть, казался чудом… В Та-Кем хорошую воду брали из водоносных подпочвенных слоев.
Хем-ахт, в сопровождении знаменосца и десятника с палкой, приблизился ко мне и Иуалату. Он был еще не стар, но его лицо и бритая голова, обтянутые пергаментной кожей, походили на череп. С шеи Хем-ахта свисал уджат, амулет в виде глаза из бирюзы и серебра. Прижав его ладонью к груди, чезу молвил:
— Храни нас Исида… Куда теперь, вождь?
— Мудрый Унофра дал нам проводника. — Я вытолкнул вперед Инхапи.
— Этот путь, доблестные, — лазутчик показал налево. — Пройдем половину сехена*, и будет деревня из двадцати домов, за ней другая, с храмом, а дальше — горы и ущелье.
— С храмом? — насторожился Иуалат. — Каменным?
Инхапи сделал жест отрицания:
— Нет. Он совсем не похож на святилище Амона в Уасете или на храм Маат в Саи* — просто большая хижина, а в ней глиняный бог. Ни золота, ни серебра, ни меди.
— А приношения? Есть там приношения? Масло, пиво, мед, вино?
— Ничего нет, мой господин. Пусто.
— Чтобы шакалы сожрали мумии твоих предков! — выругался Иуалат. — Ты дважды ходил по этой дороге, сын осла, и ты не нашел ничего ценного?
— Я — лазутчик пер'о, — с достоинством произнес Инхапи. — Я ищу дорогу для войска, а не добычу на ее обочине.
Сплюнув, Иуалат дернул себя за рыжую косу. Хем-ахт, не обращая на него внимания, повернулся ко мне:
— Кое-что вы все-таки нашли. Довольствуйтесь этим, ибо все по-настоящему ценное принадлежит Великому Дому.
Я проследил за его взглядом. Масахарта и Псушени возвращались — с ослом и полудюжиной тощих коз. На осла были навьючены бурдюки и корзина с сушеными смоквами.
— Выступаем, — сказал я и кивнул Хем-ахту: — Быстрее, досточтимый чезу, пока твои воины не выпили ручей. Мало воды — плохо, много воды — тоже плохо… Боюсь, они за нами не поспеют.
Мало воды — плохо, много воды — тоже плохо… Боюсь, они за нами не поспеют.
Так и вышло. Когда мы добрались до деревни с двадцатью домами, чезет египтян плелся в километре сзади нас. Еще через пару часов, когда мы миновали селение побольше, с храмом и полусотней дворов, на дороге не было заметно даже пыли. Усуркун, который вел четвертую сотню, наш арьергард, пробрался в первые ряды, и они с Иуалатом заспорили: рыжий считал, что надо остановиться, обшарить деревню и заодно подождать Хем-ахта, а Усуркун не видел в этом смысла. Люди разбежались, талдычил он, и Семеро видят, что взять в этом гачире нечего, кроме драных коз. Пройдем ущельем в долины Джахи, где нас не ждут, а там уж найдется добыча — и козы пожирнее, и вино, и женщины. Может, и серебро — а если так, то лучше его прикарманить, пока Хем-ахт — чтоб печень его высохла в песках! — не наложил загребущую лапу.