В начале рассмотрения суду был представлен ясный и короткий отчет, заставивший слушателей содрогнуться. Далее были предъявлены показания Стерка, сделанные им на смертном одре; затем выступил церковный клерк, Айронз, упорно твердивший прежние свои показания, с которых его ничем нельзя было сбить. Нет, он никогда не сидел в сумасшедшем доме… Нет, белой горячкой никогда не страдал… О том, что жена считает его умалишенным, слышит в первый раз… Да, он закладывал хозяйское серебро в Ньюмаркете, в гостинице «Лошадь в яблоках»… Он знал, что это уголовно наказуемо, однако действовал он с ведома и по наущению подсудимого… Да, готов присягнуть… Он не раз беседовал с лордом Дьюнораном, тогда носившим имя Мервин, о том, что отца его осудили несправедливо… Милорд ничего ему не обещал в том случае, если он возложит вину за это убийство на другого человека… Был вызван свидетелем и наш друг, капитан Клафф; он говорил резковато и чересчур категорично, однако в целом вполне убедительно.
Посовещавшись вполголоса, вызвали и Чарлза Наттера, который повторил все, нами уже слышанное. Да, он был арестован за убийство доктора Стерка, а сейчас выпущен на поруки, чтобы явиться в суд. Приводились различные подробности, говорилось в том числе и о найденном предмете, который послужил, очевидно, орудием убийства (о нем я уже упоминал). Затем со всей неопровержимостью выяснилось следующее любопытное обстоятельство: Чарлз Арчер, скончавшийся во Флоренции, вовсе не был тем самым Чарлзом Арчером — убийцей Боклера; этот, другой, Арчер служил сначала в армии, а затем два года провел в Италии, будучи представителем фирмы, скупавшей произведения искусства; он действительно находился во Флоренции, когда произошло убийство в Ньюмаркете; обвиняемый же предпринял хитроумную попытку выдать его за человека, который свидетельствовал против покойного лорда Дьюнорана. Далее были допрошены медики.
Пелл изрек несколько высокоумных фраз; более словоохотливый Тул провел доказательное сравнение между формой найденного железного обломка и очертаниями нанесенных Стерку черепных ран; Диллона слушали недолго и перекрестному допросу не подвергали. Настал черед защиты.
Адвокат указал на целый ряд существенных обстоятельств. Во-первых, речь была возвращена Стерку в результате целенаправленного вмешательства подсудимого — поступок весьма маловероятный, если этим он навлекал на себя погибель! Далее, сознание Стерка — несомненно, помутившееся — так и не прояснилось вполне вплоть до самой его кончины.
Изложенная им чудовищная небылица, не имеющая и тени правдоподобия, стала единственным основанием для клеветнического навета на добропорядочного джентльмена с безукоризненной репутацией. Прослышав о возведенной на ответчика клевете, церковный сторож клерк Айронз задумал подтвердить истинность этой басни под присягой — с очевидной целью снискать расположение молодого лорда Дьюнорана — с ним он толковал, ни словом не обвинив мистера Пола Дейнджерфилда, еще до того, как стали известны измышления доктора Стерка. Беспринципному интригану пришло в голову приписать убийство Боклера именно этому состоятельному, всеми уважаемому члену общества.
Мистер Дейнджерфилд, сидя на скамье подсудимых, то согласно кивал, то презрительно ухмылялся. Он с одобрением выслушал заученное страстное выступление адвоката, кидая временами взгляд на жюри присяжных, которые должны были решить его участь. Атмосфера в зале делалась все более наэлектризованной, как перед грозой, однако Дейнджерфилд, сохраняя независимый вид, держался стойко, словно желал оскорбленно заявить: «Хороша шутка, нечего сказать: меня, Пола Дейнджерфилда, эсквайра, светского человека, известного всем и каждому, обладающего капиталом почти в двести тысяч фунтов стерлингов, вынудили явиться сюда и держать ответ за убийство жалкого чейплизодского докторишки!» Меж тем близился вечер. Судья прочел свое резюме при свете свечи: подчеркнуто сухим и равнодушным тоном он потребовал для образцового джентльмена с кошельком, полным гиней, смертного приговора — картина повешения ничуть его не смущала.
Когда присяжные удалились на совещание, судья, не покидая места, съел тарелку супа, громко прихлебывая его с ложки. Мистер Дейнджерфилд, по-прежнему саркастически улыбаясь, обменялся с адвокатом рукопожатиями и начал с ним перешептываться. Многим в зале было не по себе: всюду виднелись растерянные, бледные от ожидания лица; глаза всех были обращены к подсудимому — его разглядывали с нескрываемым любопытством, которого он, казалось, решительно не замечал. Прошло пять… шесть… семь минут — время тянулось нескончаемо, стрелки часов как будто не двигались, — наконец дверь комнаты, где заседали присяжные, распахнулась; присяжные вошли гурьбой, снимая шляпы. Присутствующих призвали к молчанию, но требование было излишним. Старшина присяжных, белый как мел, с испуганным лицом подал бумагу судье.
По залу молнией пронеслось короткое слово:
— Виновен!
Мистер Дейнджерфилд отвесил поклон и выпрямился, вскинув бледное лицо, слегка заблестевшее от выступившей на нем влаги.