Известно, и не только мне, что мистер Наттер грозил в тот вечер побить тебя тростью… и поделом бы… проще простого убедить почтенный суд, что ты оговариваешь мистера Наттера, желая свести с ним счеты, — ты, паршивец! Давай… продолжай в том же духе… когда увидишь, куда тебя заведет язык, пожалеешь… это я тебе обещаю.
Тул кивнул головой и, ухмыльнувшись через плечо, выплыл на деревенскую улицу; прохожие видели, как он, поджав губы, с пылающим лицом, раз или два злобно взмахнул на ходу тростью. Мастер Джимми остался с пестиком в руках размышлять о прошедшем и будущем, и раздумья его, надобно сказать, были несколько спутанными и беспокойными, а в ушах звучали грозные слова доктора.
Глава LXXIX
О ТОМ, КАК ЖИЗНЬ МАЛЕНЬКОЙ ЛИЛИ ВСЕ БОЛЕЕ СВОДИЛАСЬ К ВОСПОМИНАНИЯМ И КАК ВНЕЗАПНО ЛИЛИ ПОЧУВСТВОВАЛА СЕБЯ ЛУЧШЕ
Время шло, а маленькая Лили по-прежнему болела. После чтения Библии она обыкновенно, закрыв книгу, долго сидела молча, с невеселым видом и размышляла; она часто расспрашивала старушку Салли о своей матери, а потом слушала, устремив странный серьезный взгляд на стеклянную дверь, за которой виднелись вечнозеленые кусты и ранние подснежники. И старой Салли было тревожно и грустно, оттого что Лили все время возвращается к этой теме.
Однажды вечером, сидя с добрым старым пастором в гостиной, Лили мягко задала ему тот же вопрос, потому что отец никогда не избегал разговоров о своей дорогой покойнице, напротив, упоминал ее часто, с бесхитростной нежностью, словно бы она была жива.
Он был совершенно прав. Зачем бояться говорить о тех, о ком постоянно думаешь? Она не умерла, она просто уснула! Я знал нескольких — и очень хороших — людей, которые в ходе обычных бесед нередко обращались к светлым и радостным воспоминаниям о своих потерянных близких; и я желал зачастую, чтобы, когда я вернусь в лоно нашей общей матери-земли, память обо мне жила на устах тех, кто меня любил, и имя мое, пусть я никогда уже на него не отзовусь, все же вплеталось в их веселые, исполненные любви речи.
— За день до кончины на нее нашло некоторое смятение чувств, — сказал доктор, — но, милостью Божьей, вскоре наступило успокоение, которое не покидало ее до самого конца, и смерть ее была такой мирной, что мы, не отходившие от постели, не заметили, когда это произошло. А маленькая Лили была тогда младенцем — совсем крошкой. Ах, если бы моя голубка пожила еще и увидела, какой Лили выросла красавицей и как стала похожа на мать!
И доктор переходил от одного воспоминания к другому, а потом, подняв глаза, заметил, что малышка Лили плачет; встретив его взгляд, она сказала, стараясь улыбнуться:
— Сама не знаю, дорогой, отчего я расплакалась. У меня все хорошо, а слезы все льются и льются; но ты же знаешь, какая твоя малышка Лили глупенькая.
Так случалось часто: взглянув на дочь внезапно, доктор обнаруживал, что она плачет; она пыталась ответить улыбкой, и тогда принимались плакать они оба; никто не сознавался в своих страхах, а только выказывал удвоенную любовь и нежность. Увы, к их взаимной любви примешивалось отныне тайное предчувствие разлуки.
«И вот, пока они оставались там, — повествует сладчайший Джон Беньян в «Пути паломника»{183}, — и дожидались удобного часа, в городе разнесся слух, что из Небесного Града поступило весьма важное известие для некой Христианы. Ее стали искать и нашли дом, где она была; и вот посланец вручил ей такое письмо: «Привет тебе, чистая душа! Знай, что господин призывает тебя и ждет к себе, облаченную в одежды бессмертия, через десять дней».
Прочитав ей это письмо, он подал знак в доказательство того, что доподлинно является посланцем и пришел поторопить ее в дорогу. Знаком была стрела с наконечником, отточенным любовью, легко нашедшая доступ в сердце Христианы; действие ее нарастало постепенно, и в назначенный час Христиане предстояло отойти.
Ее стали искать и нашли дом, где она была; и вот посланец вручил ей такое письмо: «Привет тебе, чистая душа! Знай, что господин призывает тебя и ждет к себе, облаченную в одежды бессмертия, через десять дней».
Прочитав ей это письмо, он подал знак в доказательство того, что доподлинно является посланцем и пришел поторопить ее в дорогу. Знаком была стрела с наконечником, отточенным любовью, легко нашедшая доступ в сердце Христианы; действие ее нарастало постепенно, и в назначенный час Христиане предстояло отойти.
Когда Христиана поняла, что время ее настало и ей предстоит уйти первой из всех, она позвала к себе мистера Самадоброта, своего советчика, и поделилась с ним этой вестью».
А маленькая Лили беседовала со своим мистером Самадоброта и рассказ о матери восприняла как милую и серьезную притчу, которая осветила лежащий перед ней путь. И старый священник продолжал:
— Святой Иоанн повествует: «Дул сильный ветер, и море волновалось. Проплыв около двадцати пяти или тридцати стадий, они увидели Иисуса, идущего по морю и приближающегося к лодке, и испугались. Но Он сказал им: это Я, не бойтесь».[59] То же происходит и с утлой ладьей плоти и духом, который в ней трепещет. Когда «становится темно» и море волнуется и дует «сильный ветер», суденышко начинает швырять, и несчастная душа, им несомая, поддается страху; и завидев туманную фигуру, люди принимают ее за ангела смерти, ступающего по пенным волнам, и издают крик ужаса, но слышится голос Спасителя, Властителя Жизни: «Это я, не бойтесь», и верные ученики «принимают его в лодку», и тотчас лодка пристает к берегу, куда плыли, — да, к берегу, куда плыли. Но увы одиноким, оставшимся по ту сторону моря!