Тетушка Бекки была потрясена до глубины души. Еще ни разу в жизни ее так беззастенчиво не водили за нос. Но какой неслыханный поворот судьбы! Какое счастливое избавление для бедного лорда Дьюнорана! Теперь он будет восстановлен в законных правах… А чего стоит разоблачение злодейств этого гнусного негодяя — мистера Дейнджерфилда!
— Наша девочка благодаря Господу спаслась только чудом! — не без вызова перебив сестру, напомнил генерал.
— А как искусно оба они с милордом умалчивали о своей помолвке! — продолжала восклицать тетя Ребекка, стараясь не обнаруживать слишком явно своего беспорядочного отступления.
На самом деле тетушка ничуть не сердилась. Напротив, всякий, кто ее хорошо знал, тотчас догадался бы, какой тяжкий груз свалился с ее души.
Заключение Дейнджерфилда в тюрьму как злостного преступника имело последствия не только для владельца Дома с Черепичной Крышей и обитателей Белмонта.
Едва только наш приятель Клафф удостоверился, что Дейнджерфилд попал под замок и что, следовательно, оказалась несостоятельной старая его теория, согласно которой этот интриган замышлял овладеть и сердцем, и состоянием тети Ребекки, он (капитан) немедленно написал в Лондон письмо с просьбой не присылать затребованного пеликана. Ответ, по обыкновению того времени, поступил не скоро и удовольствия полковнику не доставил — в нем содержался категорический отказ расторгнуть действующий контракт.
Клафф, вне себя от бешенства, помчался с письмом к своему адвокату; он требовал ответа, как обуздать обнаглевших торгашей. Выяснилось, однако, что доблестный капитан связан юридической ответственностью, и ему скрепя сердце пришлось направить в Лондон новую просьбу: на сей раз он поручал возможно скорее продать птицу и с учетом выручки соглашался покрыть недостающую сумму.
— Мошенники! — негодовал капитан. — Продадут за полцены да еще сдерут с меня три шкуры, а делать нечего, куда денешься?
В поступившем из Лондона послании капитан Клафф уведомлялся о том, что письмо его, к сожалению, пришло слишком поздно: пеликан, в соответствии с условиями договора, утром предыдущего четверга уже отправлен на его имя в Дублин на борту «Прекрасной Венеры» вместе с сопровождающим птицу лицом. Добрейшая миссис Мейсон, квартирная хозяйка Клаффа, в растерянности не знала, что и подумать — в комнате наверху творился настоящий тарарам: слышались горячечные, прерывистые монологи, капитан, расхаживая из угла в угол, исступленно топал ногами и наносил чувствительные удары по безответной мебели. В тот вечер капитана и впрямь лучше было не трогать — он судорожно вздрагивал и озирался по сторонам в постоянном ожидании того, что вот-вот его известят о прибытии заказа.
За неделю-другую капитан, однако, немного успокоился и нанес визит в Белмонт, где обрел утешение в том, как приняла его тетя Бекки. Он заговорил на обычные темы и упомянул Паддока: капитан ручался за своего друга и заступался за него горой. В конце концов мисс Ребекка смягчилась и начала сдаваться.
— Ну хорошо, капитан Клафф, передайте лейтенанту, что, если ему хочется, он может прийти; впредь мы, как раньше, будем друзьями; но смотрите — непременно внушите ему, что этим он обязан исключительно вам.
Тетя Ребекка проговорила это с опущенными глазами, вертя в руках веер. Клаффу почудилось, будто она от смущения слегка разрумянилась.
Тетя Ребекка проговорила это с опущенными глазами, вертя в руках веер. Клаффу почудилось, будто она от смущения слегка разрумянилась. Галантного кавалера так воодушевили эти признаки, что он поведал ей всю историю с пеликаном, умолчав, однако, в ситуации столь многообещающей об одном своем небольшом плане: капитан вознамерился задержать приобретенную им птицу в Дублине и там, на месте, приискать для нее покупателя.
Бедняга Паддок между тем примерно за неделю до того, как оповещен был о перемирии, узнал всю подноготную о помолвке Гертруды с лордом Дьюнораном (как мы можем теперь называть мистера Мервина) — узнал с чувствами, о которых нам остается только гадать. Разумеется, сердце у него готово было разорваться на части, однако этот орган уже неоднократно претерпевал у лейтенанта подобную пытку по не менее горестным поводам, и потому лейтенант довольно скоро оправился от удара, а нанесенные раны затянулись с поразительной быстротой. Можно было твердо надеяться на благополучный исход: лейтенант носил свои вериги без видимых усилий. Железо не вгрызлось в душу Паддока, и, хотя, конечно же, только смерть способна была разлучить его с «восхитительным образом мимолетной мечты — прекрасной нимфой Белмонта», я не слышал о том, чтобы в ту пору, пока он предавался отчаянию, талия его сделалась тоньше или заметно пострадал аппетит.
Добряк лейтенант был искренне рад узнать от Клаффа, который его опекал, что тетя Ребекка согласилась вернуть ему свою благосклонность.
— Кроме того, Паддок, я, пожалуй, рискну поручиться, что в будущем ни с какими недоразумениями вы там не столкнетесь, — загадочно улыбаясь, добавил Клафф.
— Поверьте, дорогой Клафф, я безгранично признателен вам за ваше великодушное заступничество, и я высоко ценю расположение достопочтенной леди, которой я по гроб жизни обязан за ее доброту и заботу — не всякая мать так хлопотливо печется о своих отпрысках.