— Ох! Этот ужасный… ужасный человек… Господи, отпусти ему грехи. О, мой Барни! Взгляните на него… Он бы простил этого человека, если бы мог говорить. Ведь ты бы простил его, благословенный мой Барни… непременно простил бы.
— Без сомнения, мадам, он бы его простил. Но поймите, мадам: важно установить истину. Да, я знаю, он никому не пожелал бы смерти на виселице. Но предположим, мэм, Чарлз Наттер неповинен; неужели ваш супруг не захочет снять с него обвинение? Ради общества, мэм, ради его собственных детей мистеру Стерку нужно дать шанс обрести речь, и ради самого обычного человеколюбия нужно дать ему шанс вернуться к жизни — так ведь? А лечащие врачи бесповоротно отказывают ему как в том, так и в другом . Так вот, мадам, существует простая операция, именуемая трепанацией черепа (вы о ней слышали); если прибегнуть к ней, то шанс появится, но доктора не согласны — из страха неудачи, — хотя сами признают, что без нее больной умрет непременно , и он умрет , если вы не захотите рискнуть.
Последовали долгие уговоры; мистер Дейнджерфилд сравнивал две описанные альтернативы, рассуждал о полезности и гуманности одного решения и неизбежных летальных последствиях другого и вынудил в конце концов миссис Стерк отправить записку к хирургу Диллону с просьбой явиться завтра вечером и сделать операцию.
У несчастной женщины не поднялась рука написать слово «сегодня». Она умоляла об отсрочке и, доведенная почти до безумия, согласилась на завтра.
— Надеюсь, дорогая мадам, вы питаете ко мне хотя бы малую толику доверия. Мне кажется, я доказал свою заинтересованность и старался быть полезным.
— О сэр, мистер Дейнджерфилд, вы были так добры, вы просто наш ангел-хранитель; если бы не вы, сэр, у нас не было бы ни крыши над головой, ни постели; о, дай боже…
— Ну-ну, мадам, это чересчур, не нужно преувеличивать мои ничтожные заслуги; но я готов на них ссылаться, как бы скромны они ни были, поскольку прошу вас о доверии; а теперь, когда вы решились прибегнуть к мудрой и необходимой мере, пожалуйста, ни слова не говорите о ней никому, кроме меня. Я отправлюсь в город, чтобы подготовить визит доктора, и вскоре, надеюсь, у вас появится настоящий повод для благодарности — не мне, мэм, а Небесам.
Глава LXXXII
МИСТЕР ПОЛ ДЕЙНДЖЕРФИЛД НАНОСИТ ВИЗИТ ВЕЖЛИВОСТИ В БЕЛМОНТ;
ТУДА ЖЕ ЯВЛЯЮТСЯ И ДРУГИЕ ПОСЕТИТЕЛИ
Мистер Дейнджерфилд пересек мост, проехал немного по Палмерзтаунской дороге и, прежде чем продолжить путь в город, спешился у крыльца Белмонта и спросил генерала. Генерала не было. Тогда он спросил мисс Ребекку Чэттесуорт. Да, она была на месте — в гостиной. И мистер Дейнджерфилд, белоголовый и жилистый, легким шагом поднялся по лестнице.
— Мистер Дейнджерфилд, — выкрикнул Доминик, распахивая дверь, и незадачливый пожилой поклонник скользнул внутрь.
— Мадам, ваш покорный слуга.
— О, мистер Дейнджерфилд! Очень рада, сэр, — отозвалась тетя Бекки, величественно приседая, и протянула гостю свою тонкую, унизанную кольцами руку; тот галантно взял ее, вновь с улыбкой поклонился и сверкнул очками.
Тетя Бекки положила том Ричардсона. Она пребывала в полном одиночестве, если не считать обезьянки Гоблина с серебряным обручем на талии, к которому была прикреплена цепь, двух собачек породы короля Карла{187} (они вначале подняли лай, а потом затихли) и серого попугая, сидевшего на жердочке в окне-фонаре и настроенного, по счастью, не слишком словоохотливо. Таким образом, двое представителей рода двуногих смогли побеседовать без особых помех. Мистер Дейнджерфилд сказал:
— Я счастлив, что застал вас, мадам, ибо, несмотря на постигшее меня разочарование, в отношении мисс Ребекки Чэттесуорт на мне лежит долг благодарности; будучи бессилен его оплатить, я, по крайней мере, признаю его наличие; не исполнив этой обязанности, я уехал бы из Ирландии с тяжелым сердцем.
— Что за хлыщ, что за хлыщ! — вмешался попугай.
— Вы чересчур высоко цените мое скромное содействие. Я и сама переоценила свое влияние на молодую леди; но к чему так рано говорить об отъезде, сэр? Быть может, в самом скором времени наступят перемены.
— Врешь, собака! Врешь, врешь, врешь, — сказал попугай.
— Мадам, — покачав головой, возразил мистер Дейнджерфилд, — это тщетные надежды. Время углубит мои морщины, но не уменьшит ее отвращения. Я окончательно отчаялся. Если бы оставалась хоть искорка надежды, мне бы и в голову не пришло уехать из Чейплизода.
Наступила продолжительная пауза, лишь попугай время от времени повторял: «Врешь, врешь, собака, врешь».
— Разумеется, сэр, если шансы невелики, а время дорого, то лучше всего отправиться туда, куда вас призывают дела или удовольствия, — проговорила с легким оттенком высокомерия тетя Бекки.
— Что за хлыщ! — сказал попугай. — Врешь, собака!
— Ни дела, ни удовольствия, мадам, меня не призывают. Мое положение здесь было в высшей степени неприятным.
Мое положение здесь было в высшей степени неприятным. Покуда меня одушевляла надежда, я мало считался с тем, что обо мне скажут или подумают, но заверяю вас честным словом: надежда ушла; мне невыносимо долее созерцать сокровище, которого я по-прежнему жажду, но которым никогда не буду владеть. Чейплизод, мадам, сделался мне ненавистен.