— Я знаю, что ты скажешь, Гертруда, любимая, — нежно произнес незнакомец, — это безумие, но я не могу удержаться. Мои чувства не изменились; надеюсь, твои тоже?
Белая стройная рука скользнула внутрь кареты и обхватила кисть Гертруды; та не противилась.
— О да, Мордонт, но как же я несчастна! — отозвалась Гертруда; ее маленькая ручка едва-едва дрогнула, но сколько ласки было в этом пожатии!
— Я похож на человека, который заблудился в катакомбах, среди мертвецов{151}, — шептал закутанный в плащ незнакомец, приникнув к окну и по-прежнему пламенно сжимая руку девушки, — но заметил наконец вдали огонек и знает, что вышел на верную дорогу. Да, Гертруда, любовь моя, да, Гертруда, мой кумир, на которого я молюсь в уединении, тайна будет раскрыта… я раскрою ее. Но как бы ни обернулись мои дела, ты, зная худшее, уже обещала мне любить и хранить верность, и ты моя нареченная невеста; я готов скорее умереть, чем потерять тебя; мне представляется — если только я не брежу, — что достаточно указать пальцем на двоих человек, и мир и свет — свет и мир — снизойдут на меня, давнего изгоя!
В это мгновение в дверях послышался голос тети Бекки, а в окне вспыхнул отсвет факела. Незнакомец торопливо коснулся губами руки своей бледной собеседницы, и французская треуголка с накидкой скрылись из виду.
Тетя Ребекка торопливо села в экипаж — надобно сказать, настроена она была не на любезную беседу, а скорее на молчание или сарказм, — и карета с грохотом покатила через старый мост к Белмонту.
Глава LXI
ДУХИ БЫЛОГО ГРЕХА ЯВЛЯЮТСЯ НА СВИДАНИЕ
Закутавшись в плащ, Деврё устремился в парк; он вошел через Пасторские ворота, взобрался по крутому склону и повернул к Каслноку, в заросли дрока и боярышника.
Перед ним простиралась обширная одинокая равнина, залитая лунным светом; тонкий ночной туман укутывал ее как пеленой.
Два или три колючих деревца стояли немного поодаль от остальных; блеклые и одинокие, они за сто с лишним лет под действием преобладающих ветров изогнулись к востоку. Туда, по-военному прямо, Цыган Деврё и направил свой путь, вглядываясь в даль; чуть позже от опушки леса отделилась женская фигура в тонком, развевающемся на ветру платье и двинулась навстречу капитану. Сначала она шла быстро, а приблизившись, замедлила шаги.
Деврё был зол, а поэтому сразу заговорил так:
— Ваш слуга, госпожа Нэн! Хорошо же вы со своей скандальной мамашей меня оболгали. Думаете, можете являться к пастору и нести все, что вам вздумается, а я ни о чем не узнаю?
Нэн Глинн нисколько не сомневалась, что он очень сердит, поэтому и приближалась так робко. Теперь она ответила умоляюще:
— Это не я, мастер Ричард, поверьте.
— Не рассказывайте сказок, моя милая. Когда я был в отъезде, вы обе — вы с вашей матерью, чтоб ей пусто было, — заявились в Вязы и сказали, что я обещал на тебе жениться ! Так и было? Да или нет? И разве это не самая что ни на есть наглая ложь?
— Это все она , мастер Ричард, не сойти мне с этого места. У меня и в мыслях не было, что она собирается такое сказать, а сама я и подавно не собиралась.
— Очень похоже на правду, мисс Нэн, еще немного, и я поверю, — с горечью произнес молодой повеса.
— О! Мастер Ричард, клянусь на этом вот кресте… вы мне не верите… истинный Бог… пока она не сказала мисс Лили…
— Замолчи! — выкрикнул Деврё так яростно, что Нэн стала опасаться, как бы он не сошел с ума. — Думаешь, меня хоть чуть-чуть волнует, кто из вас придумал и высказал эту ложь? Послушай: я человек отчаянный, и, если за вас возьмусь, вам обеим не поздоровится, так что отправляйся завтра сама к мистеру Уолсингему и расскажи ему всю правду… да, правду… Чего мне бояться?.. Расскажи все как есть. Но скажи ему ясно, что жениться я на тебе не обещал, что это ложь… слышишь?.. выдумки с начала до конца… ложь, ложь, к которой не примешано ни крупицы правды. Проклятые… дьявольские… бабьи выдумки. И запомни, мисс Нэн: если не сделаешь как я велел, я привлеку вас с мамашей к суду; так или иначе, но правду вы скажете.
— Но, мастер Ричард, угрожать вовсе не нужно; вы же знаете, я для вас сделаю все, что угодно, все-все. Я ради вас пойду просить милостыню, воровать, я умру за вас, мастер Ричард; все, что ни скажете, ваша бедная глупышка Нэн для вас сделает.
Деврё видел, как она дрожала, как по ее бледным щекам струились слезы, и был тронут.
— Тебе холодно, Нэн, — где твой плащ и капюшон? — спросил он мягко.
— У меня их больше нет, мастер Ричард.
— Тебе нужны деньги, Нэн, — сказал он и почувствовал укол совести.
— Подле вас мне не холодно, мастер Ричард. Я бы прождала целую ночь, чтобы взглянуть на вас, но… о, — глядя на Деврё и простирая к нему руки, Нэн душераздирающе рыдала, — о, мастер Ричард, ваша несчастная глупышка Нэн вам теперь совсем не нужна.
Бедняжка Нэн! Она не получила от матери хорошего воспитания. Я подозреваю, что она не гнушалась воровством и умела складно врать. Можно назвать эту женщину грешницей, но ее сильная, необузданная страсть была подлинной, а сердце — неподкупным.
— Ну не плачь… что толку плакать… послушай меня, — говорил Деврё.
— До меня дошло, что на прошлой неделе вы были больны, мастер Ричард, — продолжала Нэн, не отзываясь на его слова и холодными пальцами робко цепляясь за его рукав; по ее умоляющему лицу текли, блестя в лунном свете, слезы, — и мне так хотелось ходить за вами; мне кажется, у вас вид плохой, мастер Ричард.