В земном мире два вошедших в энциклопедии представителя семейства Шеридан так и не встретились: Ричард Шеридан последние годы жизни пребывал в Лондоне. А если бы и познакомились, вряд ли бы оратора и поэта порадовал такой однофамилец: до двух с половиной лет Джозеф Шеридан Ле Фаню еще не научился говорить. Согласно семейному преданию, первые слова — вернее, сразу же осмысленные и грамотные фразы — он произнес в 1816 году, вскоре после смерти знаменитого родича. Или то был знак, что семейная эстафета отныне переходит к нему?
В шесть лет сосредоточенный мальчик сочинял страшные истории в картинках с подписями. Некоторые из них долго еще хранились в бумагах его матери. Аэронавты выпадают из корзины воздушного шара и разбиваются. Подпись: «Такова расплата за устремление в небеса». А куда устремлялся он сам?
Читал он много, с жадностью, модная в начале XIX века историческая и романтическая литература оказалась питательна для юного ума, и хотя античность он тоже любил, она уже не определяла литературную жизнь, как то было в прошлом столетии. Ле Фаню получил классическое образование, а также юридическое, и две любви — риторика и литература — какое-то время боролись за его душу. Внезапный яростный натиск, когда он атаковал противника, быстрый, колкий ответ, если бывал задет он сам, — студент Ле Фаню блистал в дебатах «Исторического общества». И уже в студенческие годы начал писать, а с 1838 года публиковать «Записки Парселла».
«Историческое общество» Тринити-колледжа, или попросту «The Hist», — самая старинная студенческая организация, дожившая до наших дней. Выступая в 1970 году на двухсотлетии клуба, Эдвард Кеннеди назвал его «величайшей школой ораторов». Можно прибавить к истории общества еще пару десятков лет — оно родилось из слияния «Исторического клуба» с Клубом Эдмунда Берка, действовавшим в Дублине с 1747 года. Авторитет этого общества настолько велик, что для каждого президента и премьер-министра Ирландии считается обязательным выступить на его «средах», тем более что из дюжины сменявших друг друга президентов общества трое стали лордами-канцлерами Ирландии, четвертый с должности лорда-канцлера перешел на пост председателя сената независимой Ирландии, пятый стал президентом нового государства, а еще один, Фредерик Боланд, возглавлял ООН во время памятной эскапады Хрущева и сломал молоток, призывая Никиту Сергеевича к порядку.
Джозеф Шеридан Ле Фаню достиг в «Историческом обществе» почетной должности аудитора — эту же должность спустя тридцать три года занимал Брэм Стокер.
К огорчению отца, окончание университета совпало с первыми литературными опытами Ле Фаню, и адвокатской практикой молодой барристер так и не занялся. Но все же профессиональная подготовка зря не пропала: реальное представление о существующем в мире зле (в том числе уголовном), навыки дотошного расследования и убедительной подачи материала — все это весьма пригодилось. Кто-то ценит Фаню-писателя выше, а кто-то задвигает во второй ряд, но как ремесленнику ему воздавали все: его изобретательности и дотошности в разработке сюжета, умению подбирать детали и воспроизводить атмосферу. Литература «страшного и таинственного» значительной частью своего репертуара обязана его усердной фантазии, непрестанно создававшей «древние легенды», «местные предания» и «воспоминания» кладбищенских сторожей и суеверной домашней прислуги. Начинал, кстати, Ле Фаню с «героических» баллад и поэм, которые ирландцы доверчиво приняли за свое наследие. Мистика часто начинается с мистификации.
Для мистификации очень удобна оказалась роль «собирателя» Парселла. Точные даты «рождения» и «смерти» Парселла определить невозможно, поскольку в 1838 году этот католический священник именуется «покойным другом» автора, скрывающего, разумеется, свой юный возраст, но, уж во всяком случае, «умереть» Парселлу полагалось не позднее, скажем, 1820-го, а, как мы знаем, Парселл, в свою очередь, дружил с голландским капитаном, явившимся в страну вместе с Вильгельмом, то есть еще до конца XVII века. В любом случае фигура «собирателя» позволяет Ле Фаню существенно состарить некоторые тексты, в особенности включенную в «Записки Парселла» героическую балладу в духе «Лохинвара» (из воспоминаний старшего брата, Уильяма, известно, что баллада была написана по его просьбе, для публичного исполнения, именно в духе «Лохинвара», который был тогда в моде). Верх нахальства: вот, дескать, каков наш фольклор, заявляет «публикатор» во вступлении к этому отрывку, а ведь в Ирландии поэзия достигла таких высот без всякого знакомства с «Лохинваром». Равным образом и видение пьяницы из того же собрания кажется особенно достоверным, поскольку в ту пору «еще не был написан «Ватек»», и потому это наивное описание «обладало всей привлекательностью новизны в сочетании с выразительностью, присущей рассказу очевидца».
За исключением истории о мертвом женихе, приведенной голландским капитаном, все прочие «духовидческие» «Записки Парселла» носят скорее комический характер. Пьяница, узревший ад под ступеньками собственной лестницы; мужа за три дня отсутствия сочли мертвым, жена спешит обвенчаться с другим до наступления поста, а священника зовут изгонять подоспевшего к свадьбе «призрака»; в старого гусака, по мнению местного специалиста по «гастрономии» (разумеется, «астрономия»), вселился дух покойного крестьянина. «Реальное» привидение обнаруживается только в рассказе «Привидение и костоправ» — покойный сквайр заставляет перепуганного крестьянина вправлять ему вывихнутую лодыжку, а для храбрости подкрепляется глотком самогона… увы, по ошибке он хватается за бутылку со святой водой и тут же рассеивается, оставляя в руках костоправа больную ногу. И это правильно: в основе народных рассказов о призраках лежат панибратские отношения со смертью, великой уравнительницей. «Костоправ» не призрака боится, а своего барина, и при жизни известного неласковым нравом.