Клафф мысленно пожелал всей честной компании — за исключением самого себя — провалиться в тартарары; он пытался взять реванш у Паддока и проиграл уже трижды, причем один раз всухую. Маленький Паддок выигрывал потому, что удачно метал. В шашки он играл неважно; кроме того, поблизости был Дейнджерфилд, этот отвратительный и непостижимый денежный мешок, который «наполз, подобно летней туче», когда небо удачи Паддока было, как никогда, ясным и солнечным, а при виде соперника мысли лейтенанта всегда переносились в Белмонт, к его прекрасной даме.
Когда в том же направлении устремлялись думы Клаффа, они бывали весьма приятны. Он полагал, что делает успехи: тете Бекки понравилось с ним беседовать; она часто говорила о Паддоке, причем всегда едко. Клафф, который в некотором роде покровительствовал Паддоку, неизменно — надо отдать ему должное — с осторожной почтительностью возражал. Тетя Ребекка выслушивала его весьма внимательно и говорила, качая головой: «Вы слишком добрый человек, капитан, а он никогда не отплатит вам за ваши старания, никогда — заверяю вас».
Да, Клафф знал, что высшие силы благосклонны к Дейнджерфилду; нелепые чувства — чтобы не сказать страсть — Паддока расцениваются как вызывающие, а к тому же еще его причастность к неудавшемуся столкновению бедняги Наттера с бравым О’Флаэрти, которое возмутило тетушку Бекки до глубины души. При обычных обстоятельствах тетя Бекки бывала незлопамятна и отходчива, но в данном случае враждебные, мстительные чувства в ней, казалось, укоренились.
— Ладно, о нем довольно, ничего не стоит найти более приятную тему; но вы же не станете отрицать, капитан, что это низкое двуличие: в разговорах со мной прикидываться, что осуждаешь дуэли, а потом, при первой же возможности, согласиться быть секундантом.
И Клафф принимался оправдывать Паддока, приводить доводы и долго еще мямлил и мямлил. Нет, Клафф не залился бы слезами, узнав, что Паддока вздернули на виселицу, боюсь, дело было в другом, а именно: Клафф отличался скорее молодцеватой внешностью и изысканными манерами, чем изобретательным умом, и иметь готовую — не важно какую — тему для бесед ему было как нельзя более кстати; к тому же, с приятностью ведя такого рода разговор, он мог показаться объекту своей в высшей степени благоразумной страсти в выигрышной роли добродушного заступника.
И Клафф думал о том, как терпеливо она его выслушивала, а ведь он сознавал, что речь его скучна и повторялась уже не один раз. Значит, привлекали не слова, а тот, кто их произносил, и Клафф бывал рад, невзирая на риск, выручать впавшего в немилость беднягу Паддока — ибо отличался душевным благородством.
Глава LIX
КАК К ВЯЗАМ ПОДЪЕХАЛА КАРЕТА И В ДОМ ВОШЛИ ДВЕ ДАМЫ В БАЛЬНЫХ НАРЯДАХ
Прошло уже больше двух недель со дня несчастья в Мясницком лесу, а Стерк был все еще жив, но по-прежнему находился в коматозном состоянии. Его угасание происходило очень медленно, однако было ясно, что эта «жизнь в смерти» близится к концу.
Раз или два Дейнджерфилд довольно резко атаковал Тула вопросами:
— Неужели ничего нельзя сделать, чтобы он заговорил? Ведь достаточно на пять минут вернуть ему сознание, и тайна будет раскрыта.
Тул ответил, пожимая плечами:
— Уф!., уф! Дорогой сэр, вы же ничего не знаете.
— Но как же, он ведь жив!
— Да, биологические жизненные функции сохранились, но мозг угнетен.
Тул с мудрым видом нахмурился.
— Ну так освободите его.
— Клянусь Юпитером, сэр, вы меня смешите, — восклицал Тул, ухмыляясь и поднимая брови. — По-моему, вы считаете, что доктора способны совершать чудеса.
— Как раз напротив, сэр, — холодно-насмешливо возражал Дейнджерфилд. — Но вы сами говорите, что он может прожить еще месяца полтора, что фитилек будет тлеть, хотя от свечи остался один огарок. Так нельзя ли раздуть огонек, чтобы он вспыхнул хоть на минуту?
— Можно-то можно, а если огарок заключен в стеклянную бутылку, то как вы, к черту, его раздуете?
— Тьфу! — говорил Серебряные Очки, и стекла холодно посверкивали.
— Вы уж меня простите, сэр, но вы не совсем понимаете, — с некоторым высокомерием произносил Тул. — На черепе имеются два следа от удара — длиной с этот вот карандаш. Обе раны вдавленные — во вмятину войдет ваш палец. Спросите Айронза — он иногда делает перевязки вместо меня.
— Я предпочитаю спросить вас, сэр, — отпарировал Дейнджерфилд, тоже с оттенком надменности.
— О трепанации не может быть и речи: раны чересчур протяженные и к тому же воспалены; больной ее не выдержит — это все равно, что убить его на месте. Понимаете, сэр? А иначе мозг не освободишь.
Генерал Чэттесуорт тогда еще не вернулся. По пути домой он завернул в сторону, чтобы три дня побыть в Бакстоне{146} на фешенебельном курорте и окончательно набраться сил перед зимой. Однако здешний Силоам{147} крепышу генералу пользы не принес: после второго погружения большой палец левой генеральской ноги атаковала подагра и премилым образом, не распространяясь выше, засела там на три недели.
А к концу этого срока подошло время ежегодного бала, который устраивали офицеры Королевской ирландской артиллерии. Для жителей городка это было большое событие. Бедная миссис Стерк, которая ухаживала за своим славным Барни, расценила, разумеется, этот праздник как вопиющее, оскорбительное проявление бесчувствия. Но мир следует своим инстинктам и склонностям, занимается делами, а также развлечениями, сколько бы славных Барни ни лежало тем временем при смерти.