Проснулся волшебник от того, что кто-то рядом весьма неделикатно и вызывающе тенькнул в его особу. Уже взлетая в заученном до подсознательной привычки приеме с целью быстро и качественно скрутить возможному злодею шею, а уж потом и разбираться, он вдруг осознал, что мелодичное и переливчатое теньканье ему немного знакомо и совсем не неприятно. Разлепив наконец непослушные спросонья веки, он обнаружил вдруг, что его пальцы чуть не оторвали с плеч изящную голову целительницы.
— Извините, Анитэль. Искренне прошу прощения — но не стоит так подкрадываться ко мне.
Эльфийка с немного перепуганными глазами нашла в себе силы чуть фыркнуть и едко заметить.
— Вот уж правду говорят, что некоторые сначала делают, а потом думают…
Почтительно став перед женщиной на одно колено, он ласково и нежно поцеловал все пальчики на ее изящных и в то же время сильных ладошках.
— Я от всей души прошу у вас прощения, Анитэль. Смею ли я надеяться, что оно мне будет даровано?
Поглядев в его смеющиеся глаза, эльфийка наконец улыбнулась.
— Теперь я понимаю, почему хумансовские, да и кое-кто из наших женщин чуть ли не вешаются на шею одному знакомому нахалу. Ладно, я не сержусь.
С деланным облегчением встав на ноги, Локси все же заметил:
— Но иногда полезнее поступать не думая — доверившись сердцу. Правда, данная ситуация к такому не относится.
— Вы правы, мастер, — величественно кивнула Анитэль и добавила:
— Но оставим это. Я хочу узнать — насколько велико ваше желание отрезать нашему пресветлому королю все излишние, на ваш взгляд, места?
Волшебник чуть прищурился на нее.
— Поговорить хочет… Передайте его величеству — на первый вопрос нет, на второй — тоже нет.
— Поговорить хочет… Передайте его величеству — на первый вопрос нет, на второй — тоже нет. А ее величеству королеве матери, благороднейшей Элеанор сообщите, чтобы она ни о чем не беспокоилась. И еще одно, пожалуй, — не стоит.
Если кому-то когда-то и удавалось увидеть донельзя удивленного эльфа, то Локси смог сполна насладиться этим зрелищем. Кое-как справившись с собой, целительница вновь спряталась за маской профессиональной вежливости и невозмутимости.
— Это уже переходит всякие границы! — Анитэль покачала головой, и камень в ее обруче блеснул на солнце изумрудной гранью.
— И все же я попробую догадаться. Его величество, вполне вероятно, интересуют два вопроса — будете ли вы на него охотиться, когда выйдете отсюда; и примете ли награду за спасение его драгоценнейшей для всех эльфов жизни?
Видя, что волшебник с легкой улыбкой кивнул, воодушевленная эльфийка продолжила.
— Первое нет меня радует, второе непонятно. Совсем непонятно. Но как вы догадались о присутствии нашей королевы-матери?
Локси пожал плечами, но все же ответил.
— Келениль как-то упомянул, что получил за свое легкомыслие от матушки. Кроме того… жасмин и персик. Вам этот аромат весьма примелькался и вы не обращаете на него особого внимания. А мне ветерок нескромно намекнул на присутствие той, кто, насколько я знаю, не изменяет своим привычкам.
— Все верно — светлейшая Элеанор весьма сильная целительница и часто помогает мне в сложных случаях. А беспокойство за сына… тогда все понятно. Король Келениль сейчас уехал по срочным делам. Но вот со светлейшей Элеанор ты, Локси, попал впросак, — Анитэль чуть улыбнулась.
— Не совсем потому, что душа женщины, а тем более королевы, для тебя потемки. Повелительницу интересовало совсем другое. Правда… ей тоже пришлось срочно отбыть — купеческие старшины из Порт-Рэй подали жалобу на утеснения… Так вот, одна небезызвестная тебе лучница передала королеве на вечное хранение одну чрезвычайно изысканную драгоценность, и теперь благородная Элеанор пребывает в легком сомнении…
Разумеется, для волшебника не осталось тайной, о какой лучнице и о каком украшении идет речь. Отвернувшись к несущей на себе печать тысячелетий резной каменной чаше небольшого фонтана, что попалась им во время неспешной прогулки, он некоторое время бездумно смотрел на застывшую тусклым зеркалом воду. И плавающий в ней зеленый листок лишь смутно напомнил о ней… Как там сказала Анитэль — весеннее обострение чувств?
— Передай ее величеству, что это дело — личное дело народа эльфов. Пусть она хранит у себя — при условии, что иногда будет надевать — по торжественным случаям или своему желанию. Я подарки назад не беру, и это мое последнее слово. Такой ответ ты хотела услышать?
Они постепенно вновь перешли на ты, но целительницу это вовсе не смущало. Под сводами Вечного Леса было все возможно. И не было ничего невозможного.
— Хотела бы я знать причины такой щедрости. Да и всех тех немыслимых авансов, что ты сделал в сторону моего… и отчасти твоего народа.
Локси мельком взглянул на нее — хрупкую, задумчивую, обнявшую руками себя за плечи, словно она замерзла.
— Да, Анитэль, я мог бы доверить тебе все. То есть — вообще все. Только я не уверен, что из тебя подкупом, шантажом или угрозами не вытянут эти знания. Дескать, интересы эльфов превыше гордости пусть даже и величайшей целительницы. Тот самый случай, когда наплевать могут на все.
Эльфийка подняла глаза и смотрела прямо в лицо, словно пробуя его слова и испытывая их на вкус.
Тот самый случай, когда наплевать могут на все.
Эльфийка подняла глаза и смотрела прямо в лицо, словно пробуя его слова и испытывая их на вкус. А затем ответила — как всегда по-женски неожиданно.