— Свынюка, — расхохотался Леон. — Кому ты нужен, такой жирный?
— Это да, — согласился Дорош, огладив выпирающий из расстегнутого кителя животик. — Так оно ведь как: на доброе сало и клиентура идет солидная.
Он свернул со своего гостинца пробку и осторожно разлил его содержимое по рюмкам.
— Я французские, если, честно, не очень-то, — признался Леон, поднося свою рюмку к носу. — Как куда-то еду, стараюсь с собой крымские тащить. Но это мы уж завтра. А ты, кстати, в какой сейчас службе?
— В какой, в какой, — вздохнул Дорош, чокаясь с ним, — в главке, в юридической. Где ж еще? Ты же помнишь, в университет я поступил сразу же после списания. Семь лет уже прошло, сколько ж можно учиться? Защитился и восстановился, мне тут же «подпола» кинули. Сперва я в Киеве торчал, у Баринова, а тут предложили в Москву с перспективой генеральской должности — какой же дурак откажется? Должность у меня пока полковничья, но наш шеф не сегодня-завтра на пенсию махнет: его уже в «Венус-Сильвере» ждут, и других претендентов, кроме меня пока не наблюдается, потому что своего они ставить не хотят, это я, брат, сразу же понял. У нашего начальства очередной припадок борьбы с кумовством случился, вот и пришлось варяга из Киева звать, хотя бы лет на пять, на семь. Потом, конечно, меня все едино «свистнут», но мне-то что? Мне главное лампасы к тому времени получить, а что за должность дадут — рояли не играет.
— И как тебя приняли?
— А как бы меня приняли? Все ведь все понимают, что теперь делать? Никто и не заикнулся — все знали, что своего им не назначат, это еще до меня решили. Кто не слышал — я не виноват. Да вообще, в Москве сейчас куда ни плюнь — так везде наши. Толяна Петриченко помнишь?
— Это одессит который? Помню. Так он, по-моему, еще летает.
— Из нашего курса, братец Лео, по странному стечению обстоятельств ты летал дольше всех. Петрика списали в прошлом еще году, и сейчас он тоже в Москве, и тоже в главке. В инженерном-шесть — это который Марсом занимается. А в Саках, наоборот, командует Павлик Адаскин, ты его тоже помнить должен, он у нас два года по обмену учился, только он был в группе Л-7.
— Павлик? В Саках? Анекдот… черт, надо будет по осени выписать себе командировку и смотаться к нему в гости. Мало нас осталось, Валерчик, я вот думал как-то — что это наш курс прямо как косой выкосило? Кто бы мог подумать? Сейчас летают люди на пять лет нас старше, а мы уже все — в отработке. Как так? Помнишь, мы в «Бессарабке» сидели, и Майков, кажется, ну этот, из Черкасс, говорил: «вот, типа, сейчас требования к здоровью не те, что раньше были, так до самой пенсии пролетаем…» Пролетали, черт… Я тут недавно Славку Сытника в Киеве встретил, так он тоже ушел, сейчас на семейной фирме трудится. Нужно было столько учиться, чтобы потом торговать всякой ерундой…
— Сытника? — подполковник Дорош извлек из нагрудного кармана объемистый золотой портсигар и, раскрыв его положил на стол — внутри оказались три десятка желтоватых сигарет без фильтра, обвязанные тонкими красными ленточками.
— С ним какая-то гадкая история приключилась… он тебе не рассказывал?
— Что ты имеешь в виду? — насторожился Леон и, вытащив на пробу сигаретку, встал, чтобы принести пепельницу.
— Ходили дурацкие слухи, будто бы у него на грузовике испытывали какой-то новый контур гравикомпенсатора.
— Он и сам предполагал нечто подобное, но точно ничего не знал. Говорил, что его главного инженера потом «спецура» драконила. Он-то в итоге на орбите Джупа гравитравму получил — и списали.
— Вот-вот, — вдруг помрачнев, кивнул Дорош.
— Что? — Леон поставил перед ним пластиковую пепельницу с эмблемой отеля и, наклонив голову, заглянул в глаза. — Ты что-то знаешь?
— Я знаю только то, что в последнее время основательно снизились требования к безопасности полетов, — приятель выдержал его взгляд и улыбнулся — одними губами, — как будто летать нам осталось, в общем-то, недолго.
— Интересные у тебя мысли…
— Не мысли, Леон — ощущения, что ли… государственные исследовательские программы замерли в некоей мертвой точке, и ни туда ни сюда. Все, конечно, болтают о частной космонавтике, и здесь вот, на этом, мать его, симпозиуме, трепа тоже хватит — но сам-то ты в это веришь?
Леон щелкнул зажигалкой и с удивлением услышал тонкое шипение — сигарета оказалась свернута не из бумаги, а из кукурузного листа.
— Уругвайские родичи презентовали, — с улыбкой комментировал Дорош. — Затянись как следует, тебе понравится.
— Там что, каннабис? — поразился Леон, ощутив в дыме сигареты незнакомые ему кисло-сладкие нотки.
— Нет, конечно, — засмеялся Дорош. — Это просто такой сорт. Стоит недешево, потому у нас не достать. Я хочу ящик заказать, благо жалование мне теперь вполне позволяет.
Макрицкий с интересом посмотрел на тлеющую в пальцах сигарету, глубоко затянулся и кивнул приятелю, указывая на бутылочку бренди, стоящую посреди стола.
— В частную космонавтику я не просто верю, — произнес Леон, глядя как Дорош аккуратно разливает по рюмочкам густо-коричневый напиток, — я вижу тенденции, отмахиваться от которых уже поздно. В последнее время очень многое переменилось, да ты и сам должен видеть все это.