— И как мы будем выглядеть? — поинтересовался Леон, окинув ее скептическим взглядом. Жасмин была не столько выше, сколько крупнее его: рядом с ней Макрицкий казался мальчиком, напялившим чужой мундир.
— Но я же не виновата, что ты такой дохлый?
— А в космос жирных не берут. Ладно… пошли. Тут есть приличный ресторан? Только, Бога ради, не хватайся за меня, а то я сойду с ума.
Ладно… пошли. Тут есть приличный ресторан? Только, Бога ради, не хватайся за меня, а то я сойду с ума.
Итало-француженка Жасмин знала, чего хотела. Уже через десять минут она втащила Леона в холл какого-то старинного заведения. От деревянной стойки мгновенно отделился гардеробщик. Жасмин небрежно сбросила ему свое пальто, и Леон чуть не задохнулся, глядя на ее фигуру. Девушка вовсе не была полной, как ему показалось вначале: не-ет, но как же щедро одарила ее природа! Макрицкий скользнул глазами по ее высокой груди, обтянутым синей шерстью платья бедрам, задержался на чудном, невероятном изгибе ее икр и поспешил отвернуться, расстегивая пояс. Леон немного замешкался, снимая шинель: сабля сверкнула в ярком свете древних хрустальных люстр — появившийся метрдотель опасливо покосился на позолоченную гарду и почтительнейше ввел их в зал.
Здесь царил интимный полумрак. На столиках мягко светились лампы с матерчатыми абажурами, под потолком плавала едва слышная легкая музыка. С первого же взгляда Леон понял, что Жасмин привела его в тихое, весьма респектабельное заведение, и мысленно поблагодарил ее за это. Наверное, сказал он себе, у этой красотки есть вкус. Больше всего ему не хотелось оказаться сейчас в каком-нибудь шумном дансинге. Леон осторожно поправил галстук — тот был увы, не совсем форменным: на вид полностью уставной, но, однако же, от младшего Воронина. И стоил он как три месячных оклада среднего европейского капитана.
— Что ты будешь есть? — спросила Жасмин, откладывая меню.
— Фруктовый салат с медом, — ответил он. — И коньяк.
— Коньяку, я надеюсь, бутылку?
Леон поднял на нее удивленные глаза.
— Послушай, ты, часом, не служишь в этом кабаке зазывалой?
— Я заплачу, — с неожиданной гордостью вскинулась девушка, — все-таки не каждый день я пью с настоящими героями.
— Ну уж, нет, — Леон с трудом удержался от смеха, — офицер не может допустить, чтобы за него платили в ресторане. Тем более, когда речь идет о такой прелестной женщине.
С каждой минутой она нравилась ему все больше и больше. Леон считал, что умеет разбираться в людях: в больших смеющихся глазах Жасмин ему чудилась какая-то искренность, прямодушие — качества, давно утерянные женщинами западной цивилизации. На родине Леона прямота и отсутствие дешевого кокетства весьма ценились в молодых девушках. Именно поэтому его соотечественники почти никогда не женились на чужачках. Славянский мир, не слишком тронутый феминизмом, славился своей патриархальностью и твердостью устоев.
— Как тебе нравится Нью-Йорк? — спросила Жасмин, когда официант закончил расставлять на столе их заказ и удалился восвояси.
— Нью-Йорк? А что здесь может нравиться? — удивился Леон.
Девушка рассмеялась и решительно налила ему полную рюмку коньяка.
— Будем пить так, как у вас принято, — объявила она, продолжая улыбаться, — или ты не умеешь?
— Почему же, — усмехнулся в ответ Макрицкий, — обучен. Куда ж денешься? А вот где ты этому научилась? Была у нас?
— Нет… я училась в Болонском университете. Там пьют так, что закачаешься.
— Ну, я, допустим, не закачаюсь… за встречу.
— Я не бывала у вас, — сказала Жасмин, изящно закусывая коньяк фруктами, — потому что боялась, что мне захочется остаться.
А это, говорят сложно — у вас там такие, закрытые страны. Чужих не принимаете.
— Чего проще, — пожал плечами Леон. — Двести тысяч гривен на счет в Национальном — и пожалуйста. Через пять лет можешь получить гражданство и забрать свои деньги.
— Двести тысяч! Это сколько в долларах? Миллион?
— Чуть больше. Только доллары нам не нужны. Это сто лет назад доллар был — да… а теперь, сама знаешь.
— И что, других способов нет?
Леон задумчиво прожевал ломтик засахаренного лимона, шмыргнул носом.
— Не знаю. Может быть, выйти замуж за украинского или российского подданного. Понимаешь, у нас ведь действительно все другое. Численность населения поддерживается на одном и том же уровне, почти никаких пособий и все такое прочее. Поэтому и чужих мы не принимаем. Чужих обычно надо кормить, потому что они не хотят работать. А у нас так не принято, у нас все работают. Не будешь работать — подохнешь с голоду.
— Тогда женись на мне.
Леон хрюкнул и потянулся за бутылкой, старясь не смотреть на девушку.
— Я из богатой семьи, — сказал он. — Зачем мне твои деньги?
— А у меня их и так нет. Ладно, замяли… не думала, что ты так испугаешься. Просто мне порядком надоела Европа, вот я и езжу время от времени в Штаты. Здесь то же самое дерьмо, но как-то веселее, что ли. Все равно, конечно… безысходность, кругом эта дерьмовая безысходность.
Леон поднял удивленные глаза. В эти мгновения Жасмин показалась ему такой усталой, словно ей пришлось проделать какой-то долгий, непереносимо тяжелый путь. Может быть, подумал Леон, так оно и было — что я о ней знаю?