Жасмин попыталась пристально посмотреть ему в глаза, но, не выдержав его спокойного взгляда, отвернулась.
— За тобой стоит такая непробиваемая, такая железная уверенность в своей правоте, что мне становится страшно, — тихо и горько сказала она.
— Но я ведь и в самом деле прав… ладно, не хочу я сейчас об этом. Знаешь, я выкрутился из того дурацкого расследования. Умники из НАСА так и не нашли, в чем меня обвинить, хотя им этого очень хотелось. Господи, как я радовался, когда увидел свой город! Знаешь, с высоты он выглядит просто величественным. Не так, как Рим или Лондон, а… по своему.
— Может, мне съездить к вам в тур? — лукаво осведомилась Жасмин.
— Пожалуйста, — улыбнулся Леон. — Только я скоро опять улечу.
— О, Боже! Куда? Ты же только что вернулся?
— А мне здесь скучно. Погулял-погулял и опять — туда, в пустоту. — Леон рассмеялся и потянулся за коньяком.
Погулял-погулял и опять — туда, в пустоту. — Леон рассмеялся и потянулся за коньяком. — Скорее всего, военным комендантом Ассамблеи на луны Нептуна. Или, может, Джупа, хотя это менее вероятно.
Жасмин внимательно посмотрела на него. Леон снова наполнил рюмки и, поймав украдкой ее взгляд, удивился тому задумчиво-оценивающему выражению, что притаилось в глубине ее глаз. Казалось, она размышляет о чем-то далеком, но в то же время чрезвычайно важном, и в ее планах Леону отводится какая-то серьезная роль.
— Ты что-то хочешь мне сказать? — поинтересовался он.
— А? — удивилась девушка. — Нет… то есть да… я хотела сказать, что часто вспоминала тот вечер на Бродвее, помнишь? Тогда еще шел снег, так странно…
— Что — странно?
— Так, ничего. Давай выпьем. Сегодня и в самом деле был не лучший вечер.
Они замолчали… Леон поглядел за окно, где тускло светился поздний римский вечер, и поймал себя на мысли о том, что совсем иначе представлял себе свидание с Жасмин. Не то чтобы она очень нравилась ему, нет, но все же некая загадка, довольно явственно ощущаемая им в ее ауре, звала его, и он летел, как мотылек на свет.
— Я испортила тебе настроение, — утвердительно произнесла девушка.
— Что? не сразу понял Леон. — Настроение? А, что ты, нет… Не в настроении дело — просто я действительно никак не ожидал, что приму участие в такой э-ээ, дискуссии. Я, кстати, хотел тебя спросить: а чем ты вообще занимаешься?
— Раньше я читала в Сорбонне, — усмехнулась Жасмин. — Социология и все такое прочее. Сейчас пока путешествую. Со временем, наверное, опять стану преподавать: у меня остались кое-какие связи, так что я смогу хорошо устроиться.
— Типичная образованная евродама, — вслух подумал Леон. — Образованная, знающая себе цену, и конечно, феминизированная. Как следствие — с несложившейся личной жизнью. До сорока, нет, даже до пятидесяти, все будет в порядке. А потом?
— Ну-ну-ну! — непринужденно засмеялась Жасмин. — Да, я читала, что у вас принято выходить замуж лет в двадцать, даже не успев закончить учебу. Позже, по-моему, неприлично, так? И потом висеть на шее у мужа-повелителя.
— Чушь какая! — фыркнул Леон. — Причем тут висеть на шее? У нас просто другое понимание семьи, вот и все. В Европе семья, как основа, как фундамент нации, развалилась еще сто с лишним лет назад. Что вы имеете в итоге? Вот эти вот… дискуссии — ни о чем? В нашем обществе межличностные связи сохранили свою патриархальную, если хочешь глубину, мы все зависим друг от друга, и этого не скрываем. А у вас никто ни от кого не зависит, даже сын от отца… Что в этом хорошего?
— Давай не будем спорить! — девушка умоляюще всплеснула руками. — А знаешь, мне это нравится — запивать коньяк шампанским. Интересно, я смогу опьянеть по-настоящему?
— Ну, если у тебя прорежется такое желание, я всегда готов придти на помощь. Выпивки у тебя, я смотрю, вполне достаточно. Я не пил целый год — подумать только! и, наверное, еще лет пять не буду. Пока есть такая возможность, следует надираться до чертиков каждый день.
— Пять лет? Боже, как ты можешь выдерживать это — пять лет без солнца, без воздуха…
Леон мягко рассмеялся и, протянув руку к бутылке с бренди, вздохнул, фальшиво сожалея.
— Да, пять лет без солнца… Солнце, между прочим, есть везде, и кое-где оно выглядит даже веселее, чем у нас: к примеру, на Меркурии. А на лунах Джупа тоже достаточно светло, но помимо солнца там есть еще и сам Джуп — зрелище, поверь мне, завораживающее. Когда он висит над горизонтом, у некоторых от восторга едет крыша.
— Но это ледяные, безжизненные миры. Как можно выдержать там столько времени?
— А как люди всю жизнь живут на Луне? Это дело привычки… У нас до сих пор дискутируют о том, как отреагирует психика астронавтов в многолетнем межзвездном рейсе — многие спецы считают, что половина экипажа свихнется еще задолго до финиша. Может быть, они и правы, хотя лично я с ними не согласен. За год на «Галилео» я очень многое понял. Астронавты делятся на две категории: сумасшедшие вроде меня, для которых космос — это вся их жизнь, и обычные летуны, жаждущие заработать денег и свалить на непыльную работенку.
— А ты хотел бы полететь к звездам? — спросила Жасмин, глядя почему-то в сторону.