— Конечно, ведь ты — типичнейший продукт системы, основанной на «промывании мозгов». Тебе давали тщательно процеженную и высушенную информацию — не дай бог, ты начнешь сопоставлять факты и задумываться. А то еще вопросы задавать примешься — а что ж там на самом деле было?
— А что же стало с теми компаниями? — вдруг спросил Леон, ощущая какое-то непонятное напряжение, — С теми, которые совершили рывок в технологиях? Это же был частный бизнес?
— Кто-то исчез с рынка навсегда. Некоторая их часть превратилась в засекреченные правительственные лавочки… это было необходимо для того, чтобы вновь вернуться к контролю — а вдруг эти сумасшедшие, располагающие к тому же практически неограниченными финансовыми ресурсами, изобретут что-нибудь такое, что и президенты с парламентами пойдут скромненько в такси работать?
— Это что, например? Волшебную палочку?
— Ты астронавт? Подумай головой. Академика Склярского помнишь?
Еще бы Леону не помнить Склярского! Выдающийся астрофизик, человек огромного, редкого дарования, шумно талантливый решительно во всем, он был старинным другом дома Макрициких и в каком-то смысле «крестным» самого Леона — в космос его потянуло именно под влиянием удивительных рассказов «дяди Пети» о звездах и далеких галактиках, наполненных невероятными, как казалось Макрицкому-отроку, чудесами.
— Помню, конечно… царствие небесное. Так что Петр Фомич?..
— Петр Фомич, как ты тоже, может быть, помнишь, отличался нежной страстью к хорошим коньякам. Я иногда думаю, что это он тебя к ним приучил — сам того не ведая. Так вот, откушав коньячишки, пан академик говаривал: «Еще чуть-чуть — и мир перевернется!» А теперь представь себе — сидим это мы в Судаке, шашлычки, все в наилучшем виде, а он и говорит — «Если я сейчас дам человечеству сверхсветовой привод, пол-планеты смоется в первый же день. То-то смеху будет — завтра выборы, а голосовать-то и некому!» Ха-ха-ха — а у меня, дорогой внучек, мороз по коже — а вдруг даст, кто их, гениев, знает?
* * *
Кортеж жениха задерживался. По обоюдному согласию с Анохиными регистрация должна была состояться в недавно отстроенной подольской районной управе на Контрактовой площади с последующим выездом на Труханов остров, где уже был заказан закрытый мотель для VIP-фигур. Макрицкие приехали на Контрактовую всего в четырех машинах, включая мини-лайнер охраны, еще два автомобиля с ближайшими родичами — мамиными двоюродными сестрами с семействами, — прибыли с опозданием на несколько минут. Анохины же тем временем стояли в чудовищной пробке на Деснянско-Печерском путепроводе, соединявшем днепровские берега, и судя по онлайновым прогнозам городской дорожной полиции, на рассасывание затора требовалось еще не меньше десяти минут: между тем время поджимало, посему отец уже поглядывал на часы, размышляя, не подняться ли ему в управу, предупредить, чтобы регистраторши пока перекурили.
Анохины же тем временем стояли в чудовищной пробке на Деснянско-Печерском путепроводе, соединявшем днепровские берега, и судя по онлайновым прогнозам городской дорожной полиции, на рассасывание затора требовалось еще не меньше десяти минут: между тем время поджимало, посему отец уже поглядывал на часы, размышляя, не подняться ли ему в управу, предупредить, чтобы регистраторши пока перекурили.
Аня с Лялькой, обе в шелках и бриллиантах, несколько раз звонили нервному жениху, но перспективы пока не прорисовывались.
— Шо ото вы мечетесь, як две куры! — прикрикнул на них дед, выбираясь из своего радужно-фиолетового «Майбаха». — Жениха потеряли, трагедия! Сядьте в машину и сидите спокойно, а то народ уже на вас косится.
— Действительно, девочки, — поддакнула мать, — вернитесь в машину. Уже вон туристы какие-то нас снимают.
— Ой, подумаешь, — отмахнулась Лялька. — Тури-исты. То Анькины, с факультета.
— Почему в таком случае она их не пригласила? — нахмурился отец.
— А у них отдельно, послезавтра, — сообщился Лялька, не глядя на отчаянные знаки, подаваемые ей невестой.
— Порядку нема! — буркнул дед и обратно захлопнулся в своем броненосце. — Хоть ты, Леон им скажи — ты один нормальный хлопец в этом буйном семействе.
— А шо я? — Леон стоял возле открытой передней двери дедовой машины, тихонько помирая в белом парадном мундире с саблей и регалиями. В кобуре у него лежала фляжка коньяку.
Сняв фуражку, Леон почесал давно вспотевший лоб и подумал, что следовало наплевать на папины пожелания, и надеть тропическую форму — в шортах и легкой рубашке сейчас было бы в самый раз. Правда, на «тропике» до сих пор красовались капитанские погоны, так как последний раз он надевал ее три года назад, у французов на Мартинике. Но сейчас он согласился бы и на это…
Наконец с Сагайдачного вывернули машины жениха. Захлопали двери, начался всеобщий галдеж, тетушки и дядюшки поспешили с букетами и шампанским. Жених при этом выглядел настолько растерянным, что Леон, движимый состраданием, ловко отделил его от толпы, которая поздравляла почему-то Аньку с Лялькой, но никак не отчаянно стесняющегося аспиранта, — и, повернувшись боком, вытащил из кобуры свою заветную флягу.