«Н-ну ладно, — хмыкнул про себя Леон, пряча пакет в боковой карман кителя. — Будем считать, что с сего мига я числюсь в командировке.»
На главном КПП он вспомнил утреннее раздражение и отмахнул честь двумя пальцами, так, словно гонял комара. Взгляда в спину он уже не видел.
Пробиваться через полуденную Москву у Макрицкого не было ни малейшего желания, поэтому он решил оставить свой псевдоспортивный «Дон» на подземном паркинге отдела, и отправился пешком к ближайшей станции надземки. Народ на улицах практически не обращал на него внимания — мало ли иностранных офицеров преподают или обучаются в различных транснациональных академиях? Москва давно перестала задумываться над такой ерундой — и лишь какой-то дед с синеватым бугристым носом, разглядев тризуб на пилотке, неодобрительно буркнул что-то ему в спину, но что именно, Макрицкий не разобрал: над его головой прошуршал, резко замедляясь при спуске роликов на монорельс, «электромагнитный» состав, и он поспешил вверх по лесенке, ведущей на платформу.
Через минуту серебряный червь беззвучно взмыл над распаленной августовским солнцем Москвой, унося своих пассажиров на юг. Еще несколько таких спусков-подъемов, — и Леон выбрался неподалеку от своего квартала.
В отличие от большинства иногородних коллег, он не стал снимать себе жилье, а просто купил крохотную холостяцкую квартирку в недавно построенном престижном районе, куда не было доступа потомственным люмпенам и обкуренным подросткам. Покупка вылилась в ощутимую по киевским меркам сумму, но о таких мелочах майор Макрицкий заботился меньше всего. Подобные траты его семья списывала по графе «карманные расходы».
Мадридский борт отлетал в 18-10. Прикинув время на дорогу до Шереметьево-3, Леон решил, что вполне успеет вздремнуть — все равно в Севилье не уснуть до двух, а то и трех ночи, плюс разница часовых поясов, так что… войдя в прихожую, он стащил с плеч китель и приказал видеоинфору включиться в ленту новостей.
Посреди небольшой квадратной комнаты возник голографический экран, и из-под потолка жизнерадостно заверещал тоненький голосок дикторши, светловолосой куколки с неправдоподобно огромными благодаря новомодной «иллюзионной» косметике глазами:
— …но губернатор господин Колдырев заверил представителей общественности, что стоимость лицензии на торговлю знаменитыми астраханскими арбузами…
Леон мысленно зажал уши и двинулся в ванную комнату — единственное по-настоящему просторное помещение в этой квартире.
Когда он убрал воду и, отряхивая мокрые руки, повернулся к решетке термополотенца, писклявка закончила рассказ о горестях астраханских арбузоводов, и включился мягкий мужской баритон:
— Как только что стало известно, полчаса назад в брюссельскую больницу Сан-Себастьян доставлен депутат Европарламента Винцент Вайпрехт, получивший, по сведениям, тяжелую черепно-мозговую травму… в результате неспровоцированного нападения банды уличных наркоманов… участие Винцента Вайпрехта во внеочередной конференции Еврокосмоса, созываемой, как известно…
«Вайпрехт? — вспоминал Леон, включая термополотенце. — Ультраправый из Австрии, что ли? Странный, кажется, тип, похоже, у нас на него что-то такое есть… стоп, это не его ли дедуля был когда-то известным уфологом? Да, точно! Так он сумасшедший, насколько я помню… и этого двинутого пригласили на конференцию? Ну анекдот! Залез, наверное, в наркоманский районец, вот и получил по черепу, бедолага. Ах, Европа, Европа… сильна ты шизою своей.»
Глава 2.
Зазор меж мадридским бортом и чартером на Севилью составлял пятнадцать минут. Пройдя через огромный зал прибытия и сверившись с одним из множества голографических табло, на которые выводилась информация о сотнях рейсов во все стороны света, Леон определился, в какую сторону ему идти к нужному перрону, и решил зайти в кафешку, расположенную на правой галерее.
— Агвардьенте, — приказал он одному из трех барменов, что сновали за длиннющей стойкой из «орехообразного» пластика.
Бармен немедленно выставил перед ним крохотную рюмочку с ароматной виноградной водкой, проследил, чтобы Леон махнул карточкой по полированному «язычку» кредитного автомата и повернулся к следующему клиенту, что ловко взобрался на высокий табурет рядом с Макрицким.
— Не узналь ты меня, старьик, — услышал Леон немного скрипучий голос с сильным галльским акцентом.
Он удивленно повернулся и тотчас расплылся в улыбке.
— Дюмель!
— Он самый… ты тоже в Севилья?
Перед ним, смешно щуря большие круглые глаза, восседал на табурете грузный мужчина в синем мундире подполковника французских военно-космических сил с немного одутловатым лицом, посреди которого красовался, не давая оторвать взора, огромный грушеобразный нос характерного сливового оттенка, вырабатываемого, как известно, упорным многолетним потреблением граппы.
— Дюмель!
— Он самый… ты тоже в Севилья?
Перед ним, смешно щуря большие круглые глаза, восседал на табурете грузный мужчина в синем мундире подполковника французских военно-космических сил с немного одутловатым лицом, посреди которого красовался, не давая оторвать взора, огромный грушеобразный нос характерного сливового оттенка, вырабатываемого, как известно, упорным многолетним потреблением граппы.