Мельник набрал несколько кодов и повернул дисплей так, чтобы Леон мог смотреть на него, не вставая со своего места.
— Это была очень тонкая металлическая пластинка, — пояснил Мельник. — Изображение почему-то выпуклое, вроде чеканки, но при этом не стерео.
Первое, что бросилось Леону в глаза — необыкновенная яркость пейзажа. Немыслимо белый песок, сверкающая нежнейшей бирюзой линия прибоя, небо синее, но с непривычным для глаза бронзоватым отливом. Солнце, очевидно, находилось за спиной фотографа — а в кадр улыбался рослый загорелый мужчина средних лет с короткими курчавыми черными волосами, одетый во вполне обычные белые шорты и ничего более: вполне типичный гавайский курортник… если бы не существо, стоящее рядом с ним.
— О, господи, — прошептал Леон. — Это что?
— Друг, очевидно, — довольный его реакцией, усмехнулся Мельник.
— О, господи, — прошептал Леон. — Это что?
— Друг, очевидно, — довольный его реакцией, усмехнулся Мельник. — С врагами не обнимаются. Может, соратник — я знаю?
Справа от улыбчивого брюнета стоял четырехрукий гуманоид, ростом доходивший ему едва до груди, при этом человек обнимал его правой рукой за плечи, а тот, в свою очередь, держал человека двумя верхними конечностями за талию. Но не жесты дружбы так потрясли Леона, а внешность загадочного «приятеля». Он напоминал… озорного и любопытного лисенка из детской сказки! Вытянутая вперед мордочка с миндалевидными, слегка навыкате, умными и веселыми черными глазами, острые ушки по бокам чуть сплюснутой головы — его поджарое тело покрывал короткий серебристо-серый мех, совершенно плюшевый на вид — глядя на снимок, Леон не мог отделаться от ощущения, что видит здорового взрослого дядьку, решившего сняться на память с любимой игрушкой. Правда, одета «игрушка» была не очень-то по-детски — нижнюю часть торса вместе с «ногами» туго обтягивали темно-синие трико, на поясе в сетчатой сумке находилось нечто, безошибочно идентифицируемое как ручное оружие приличной, судя по его размерам, мощности, а на груди, наподобие кулона, висел какой-то прибор, показавшийся Леону то ли бактериологическим фильтром, то миниатюрной маской дыхательной системы. На человеке никаких дыхательных приборов не было, что наводило на некоторые размышления.
— С ума сойти, — пробормотал Макрицкий, не в силах оторвать от дисплея глаз. — Да если б я прикоснулся хотя бы к массин-ру, не говоря уже про тровоорта, то блевал бы потом дней десять. Немыслимо… ты посмотри — э т о т, он ведь тоже улыбается по-своему! Я, правда, сперва подумал, что он нашего захватил — у того ведь пушки нет, но потом…
— Сперва многие так думают, — кивнул Мельник. — Этот снимок как уже только не анализировали! Во-первых, это не Земля. Конечно, нарисовать можно что угодно, но если принять за данность, что мы имеем дело с совершенно обыкновенным «фото на память», то это точно. Не Земля… а анализ физиономии нашего сотоварища показывает, что он действительно лыбится во весь рот, ему хорошо, и весьма вероятно, что он слегка пьян.
— Что у этого кренделя на шее? — перебил его Леон. — Уж очень похоже на некий компонент индивидуальной дыхательной системы.
— Или на компонент системы связи, — пожал плечами Антон. — Или на амулет от дорогой далекой мамочки. Сейчас же он дышит без него? То, что на поясе у него пушка — это почти наверняка. А хрень на шее — тут мнения, как говорится, разделились. Ладно. Хватит таращиться, а то глаза вылезут.
— Слушай, налей-ка мне еще, — попросил Леон. — И кондеру оборотов добавь.
— Что, тяжко? — осклабился Мельник. — То-то… скажи, оно симпатичное до одури? С таким действительно хочется дружить, а? Так может, они действительно не хозяева вовсе, а друзья? А теперь представь, что работает их агентура не за страх вовсе, и не за блага вроде турне в такие вот райские местечки, а из привязанности, из осознания некоей общности судеб? Психологи чуть с ума не свихнулись, прикидывая, какие эмоции у человека могут появиться в процессе какой-либо совместной деятельности с такими вот клоунами. Смотри — похоже, они мельче нас. Да, возможно, это очень молодой или просто низкорослый экземпляр, но берем пока то что есть. Мельче — уже воспринимается как детеныш. В какой-то степени. Что говорят нам наши инстинкты про детенышей? Во-во… Дальше — вся эта не то игрушечность, не то зверюшечность — а психологи сказали, что если такая зверюшка окажется просто партнером по созидательному, извините, труду — это одно, а вот если она не дай боже, верный и надежный соратник в бою — все, не разлей вода.
Мельче — уже воспринимается как детеныш. В какой-то степени. Что говорят нам наши инстинкты про детенышей? Во-во… Дальше — вся эта не то игрушечность, не то зверюшечность — а психологи сказали, что если такая зверюшка окажется просто партнером по созидательному, извините, труду — это одно, а вот если она не дай боже, верный и надежный соратник в бою — все, не разлей вода. Точнее, за такого друга в огонь и в воду без размышлений.
— Интересно, а в таком случае как они воспринимают нас?
— Без комментариев, — развел руками Мельник. — Мы даже не знаем, что это такое — млекопитающее, рептилия или вообще какое-нибудь сумчатое, размножающееся почкованием. Судя по строению челюстей, это хищник, в процессе эволюции перешедший ко всеядному образу жизни. Зачем ему лишние руки — вот это загадка.