— Ты можешь рассказать мне, что произошло на самом деле, — негромко проговорил он, не глядя на Леона, — мне?..
— Пан генерал… Дело в том, что я ничего не скрыл от комиссии. Мне попросту нечего было скрывать. Я не знаю, как они интерпретируют мои показания, но поверьте — я был предельно откровенен.
— И тебе не кажется странным поведение полковника Стэнфорда?
Леона вновь кольнуло — уже в который раз — но, мельком заглянув под мохнатые брови Пинкаса, он вдруг понял, что тот имел в виду.
— Нет, — уверенно ответил он. — Никакой «дури», никакой дряни… Психоз — может быть, но учтите еще вот что: Стэнфорд — «лунник», он понятия не имел о специфике дальних, долгосрочных рейдов. Там все сходят с ума, вы знаете это гораздо лучше меня…
Генерал коротко кивнул и слез с подоконника.
— Садись, — предложил он, неторопливо обмеряя шагами свой огромный кабинет. — Сейчас тебя уже ни в чем не обвиняют, но понимаешь, тут, кажется, началась какая-то политика. Не стану тебя пугать: на Земле тебя никто не оставит. Вот только, боюсь, что на сей раз могут запереть так далеко, что не приведи Боже…
— Спутники Нептуна? — спросил Леон. — Я не против.
Пинкас поглядел на него с откровенным скептицизмом. Ему было не совсем понятно, как молодой и весьма обеспеченный офицер может радоваться назначению на дичайшие, только осваиваемые луны Нептуна, где запросто можно было сложить голову. Генерал вернулся за стол.
— Давай сделаем вот что, — задумчиво пожевал он губами и придвинул к себе клавиатуру рабочего терминала, — сейчас я отправлю тебя в трехмесячный отпуск за два года… ты только не забудь приехать к концу декабря, получить новые погоны, а потом мы с тобой увидимся и поговорим. И ты четко скажешь мне, чего ты вообще хочешь от этой жизни. А то у нас с тобой какая-то путаница получается.
— Никакой путаницы, пан генерал. Я хочу в Дальний космос. Я опытный астронавт — я выбрался аж из двух аварий… я знаю свое дело.
Пинкас поднял глаза от клавиатуры и глянул на Леона с большим неудовольствием. Явно, явно дед… Они точно пили коньяк из семейных погребов, и Макрицкий-старший слезно жаловался пану генералу, что его единственный внук никак не желает выбросить из непутевой башки свои глупости с этим, будь он неладен, Дальним… Леон опустил голову и скривился, будто проглотил что-то кислое.
— Идите, пан капитан, — сказал Пинкас и проворно выдернул из щели принтера готовое предписание, — и не забудьте забежать в финчасть, вам там много чего причитается. Другой бы завидовал.
— Есть, пан генерал-полковник, — отрапортовал Леон.
На самом деле ему было очень смешно.
Отметившись в кассе (на личный счет перекочевало жалованье за полтора года плюс премиальные, плюс «дальние» и кое-что еще), Леон вышел на улицу. Ночью потеплело, а вылезшее утром солнышко растопило снег. К полудню тротуары уже были сухими. Леон напялил темные очки и двинулся в сторону Крещатика. Ехать домой ему не слишком хотелось.
Он прошелся по нескольким барам, выпил немного коньяку и подумал, куда бы завеяться. Однако ехать было, в сущности, некуда. Его немногочисленные друзья давно обзавелись семействами, и нарушать их покой без предварительной договоренности было бы бестактно. Разумеется, на Подоле всегда можно было подцепить юную искательницу приключений, но Леон не ощущал желания выслушивать чей-то бестолковый треп. Горько вздохнув, он остановил такси и поехал домой.
Снимая в холле шинель, он ощутил слабый аромат отцовского одеколона.
— Что, батя прилетел? — спросил он у младшей сестры Анны, которая открыла ему дверь.
— Да, — кивнула та, — он сейчас с дедом. Зайди к ним.
«Надо было спуститься на Подол, — подумал Леон, забросив на вешалку фуражку, — а потом или прийти вдрызг пьяным, или не прийти вообще. В конце концов, я имею полное право…»
Очевидно, Макрицкие-старшие обсуждали какие-то дела — войдя в дедовский кабинет, Леон застал отца с кипой распечаток в руках. При виде Леона он бросил бумаги на стол и шагнул навстречу.
— Как ты? — спросил отец, выпустив сына из объятий.
— Нормально, — усмехнулся Леон. — Так, поморочили голову, и все. Наш смертельный дедушка умеет работать с людьми. Наверное, сенатор Уорд запомнит его надолго.
— Садись… На этот раз тебя пронесло. Это уже второй, парень. Второй раз. Бог, говорят, любит троицу. А потом?
Леон с трудом удержался от того, чтобы не сморщиться. Он расстегнул китель и сел в кресло возле окна. В дедовских усах пряталась лукавая усмешка.
— Потом будет суп с котом, — сказал Леон. — Старая истина.
Отец знал, что переспорить его не удастся. Но упрямства Макрицким было не занимать, и этот разговор возобновлялся всякий раз, когда Леон возвращался на Шарик. Сейчас, как он подозревал, отцовская настойчивость потеплеет еще на пару градусов. Гибель «Галилео» не могла пройти мимо прессы, и он наверняка пережил не самые приятные мгновения своей жизни, узнав, что его единственный сын лишь случайно вырвался из лап Костлявой. В космосе ежегодно гибли десятки людей, то была неизбежная дань, которую человечество платило судьбе за свое стремление вперед. Но люди, погибающие где-то там, за десятки миллионов километров, это одно, а твой собственный сын, имеющий неплохие шансы свернуть себе шею — это уже совсем другое. Особенно, когда в космос его гонит не нужда, а какие-то детские мечты…