— Плесни-ка мне русской, старина, — распорядился он, забравшись на традиционный высокий табурет перед стойкой. — К вечеру стало прохладно.
— К вечеру стало прохладно.
— О да, синьор, — согласился бармен, лысый до блеска, зато с баками не хуже Пушкина. — Вам чистой, или?..
— Чистой. Вон у тебя «Стандарт» на полке, так ее и лей, красавицу. И бутербродик с венгерским шпиком.
— О, синьор знает толк! Синьор из Восточной Европы? Обычно так закусывают или немцы, или…
— Синьор поляк, но «Выборовой» от вас не дождешься… поэтому лучше уж русскую, не джином же мне давиться.
В кармане у него задергался телефон. Леон поправил торчавшую в правом ухе горошину и тотчас же выключился из окружавшего его звукового фона.
— Я уже на борту, — сообщил ему Форен. — Где встречаемся?
— Я в «Монте-Кассино», — ответил Леон, — в баре. Это тихий отель, здесь не бывает ничего такого. Скажешь таксисту, они знают.
— Это где-то справа от Империале? — уточнил журналист.
— Да. Я жду…
Форен отключился. Макрицкий в задумчивости поглядел на стоящий перед ним стаканчик — он мог поклясться, что водки там не больше тридцатки. Как можно потреблять ее такими порциями? Впрочем, сам виноват: нужно было сразу заказывать двойную. Ах, Европа… когда ж мы научим вас пить? Он забросил в рот крохотный, едва крупнее пуговицы, бутербродик, попутно отметив, что сало действительно венгерское, обжигающее перцем, и потянулся за сигаретой.
— Синьор может курить за стойкой, — предугадав его вопрос, вскинулся бармен. — У нас не Америка, а хозяин отеля сам курильщик, так что пожалуйста.
И, чуть пригнувшись, ловко извлек откуда-то снизу стеклянную пепельницу. Леон щелкнул зажигалкой и открыл уже рот, чтобы заказать добавку, как бармен вдруг изменился в лице. Возле его руки вспыхнул голографический пульт, сетевой проектор, едва светившийся до того справа от стойки, увеличился втрое, и Макрицкий услышал взволнованный голос дикторши:
… — взлете в парижском аэропорту Орли! Судя по предварительному анализу записей, причиной гибели лайнера явился взрыв одной из двух его водородных энергоустановок. Как нам только что стало известно, этот корабль отлетал уже более тридцати лет, ни разу не проходя капитального ремонта. Безответственность правительства…
— Мамма мия, римский рейсовый… люди с работы летели… — прошептал бармен.
— Римский… рейсовый… — машинально повторил Леон, уже понимая, что случилось. — В Париже? Водородный реактор? Но чему там взрываться?
— Синьор разбирается? — ужас бармена тотчас сменился чисто итальянским нетерпеливым любопытством.
— Не слишком, но я не помню, чтобы водородные ячейки взрывались сами по себе. Хотя износ, конечно, все может быть. Тридцать лет отлетал, надо же!
«Там был Юбер! — кричала одна половинка его «я». — Водородные реакторы не взрываются, — твердила другая. — Не взрываются! Хотя, может быть, действительно, за тридцать лет эксплуатации… я ведь никогда не видел дряхлой и изношенной техники, все только новенькое, по тысяче раз проверенное. И все же, чему там взрываться? Электрореактивные моторы? Хм…»
— Налей мне двойную, — приказал он бармену и закрыл глаза.
Бедняга Юбер… Леон не знал даже, были ли у того родные — а ведь сейчас, и с каждой минутой все острее, он ощущал себя невольным виновником смерти друга.
Бедняга Юбер… Леон не знал даже, были ли у того родные — а ведь сейчас, и с каждой минутой все острее, он ощущал себя невольным виновником смерти друга. Нет, кажется, у него была жена. Или он уже развелся? Проклятье!
— Ваша водка, синьор, — тихо произнес бармен.
— Налей и себе, — приказал Леон. — Людей нет, никто не увидит. Выпьем за упокой.
— Спасибо, синьор, — очень вежливо поблагодарил бармен и нацедил себе полный стаканчик. — Ужасная трагедия. А все, скажу вам, из-за проделок правительства. Налоги, налоги, только и знают, что о налогах болтать! Кругом налоги. Открываешь утром газету — одни налоги. Вот и приходится экономить на всем, — на чем только можно. Компания экономила на ремонтах — теперь вот люди погибли. Когда же это все прекратится? Вот вы, синьор, вы простите меня, но я сразу вижу солидного и образованного человека — что вы думаете по этому поводу?
— А вы не боитесь говорить со мной о политике? — устало улыбнулся Леон.
— А, — махнул рукой лысый, — чего мне бояться? Я всю жизнь только и делаю, что смешиваю коктейли, кому ж я нужен? Да и вообще я, честно говоря, не очень верю во все эти сказки про подслушивающие чипы и перлюстрацию внутренних сетей.
«И чипы у вас есть, и сети давно просматриваются, уже лет сто, наверное, — после Падения Башен как началось, так и… понравилось сукиным деткам, — подумал Леон.»
— Это, старина, никогда не закончится, — сказал он и потянулся в карман за анонимным кредитным ключом — большие суммы с него снять было невозможно, но он для этого и не предназначался: так, расплатиться за покупки, чтобы никто не задавал лишних вопросов. — Заверните мне в пакет бутылку «Георгиевского»… а еще я скажу так: если б мы больше думали о том, что будет с нами завтра — с нами со всеми, понимаете? — тогда было бы полегче.
Он ненавидел странную манеру некоторых людей пить коньяк с лимоном.