Леон ответил не сразу. Хотел ли бы он полететь к звездам! А что, на свете существует какая-то другая цель, так же зовущая за собой? Цель, наполняющая смыслом каждый вздох?..
— Я все равно не успею, — тихо произнес он. — Жизнь коротка. Я только хочу это увидеть. Увидеть, и ничего больше. Тогда я буду знать, что не зря меня колотило все эти годы по Системе. Иногда ведь тоже становится кисло: особенно, когда у твоих старых друзей рождаются сыновья. Я смотрю на них, и мне начинает казаться, что всю свою жизнь я прожил лишь для себя одного…
— Ты еще успеешь, — засмеялась девушка. — И родить сыновей, и увидеть звездолеты.
— Может, ты и права, — согласился Макрицкий. — Если, конечно, после этой экспедиции меня наконец спишут по здоровью… похоже, что для космоса я скоро буду слишком стар — экипажи постоянно молодеют, сейчас в рейсы пускают вчерашних кадетов. Раньше все проходили через Луну и Марс, а теперь это уже не нужно, зато в тридцать лет ты считаешься стариком. Мне страшно думать об этом. Понимаешь, я так отчаянно стремился в космос, что одна только мысль о расставании с ним приводит меня в ужас. Хотя я знаю, что многие, даже мой отец, считают меня наивным идеалистом.
— Ты говорил, что у тебя богатая семья?
— Да, промышленность, финансы… много чего. Но для меня бизнес семьи не имеет особого значения. Приятно, конечно, что я могу тратить куда больше, чем обычный офицер моего ранга — но это, пожалуй, и все. Я немного оторван от своей семьи, хотя для нас это и не очень типично. Все равно большую часть времени я провожу довольно далеко от Киева!
Неожиданно Леон остро ощутил, что время спешит к полуночи, и сейчас пора решать — либо оставаться, либо валить восвояси. Ощутимых поводов к первому варианту Жасмин почему-то не высвечивала, напрашиваться же через процесс экспресс-ухаживания Леон не мог, ему претило — и происхождение, и погоны… он коротко вздохнул — без надежды, просто с горечью:
— Знаешь, я не хотел бы говорить об этом. По крайней мере, сейчас… наверное, мне пора.
Жасмин неожиданно протянула руку — он залюбовался ее сильными пальцами с тонкой игрой сосудов под слегка смугловатой кожей, — и провела тщательно отполированными ногтями по его ладони:
— Я вызову такси.
— Нет, — вдруг смешался Макрицкий, — я, наверное, пройдусь немного.
Жасмин вздернула брови.
— Но Рим не самый безопасный город на свете. Может быть, я вызову бодигардов, здесь это недорого, и пройдусь вместе с тобой?
— Охрану? — Леон вздернулся, и вдруг ощутил нечто вроде тошноты — сабля вместе с мундиром остались далеко, сейчас на нем было штатское платье, а рукопашная никогда не являлась приоритетной специальностью в его Академии.
Он сглотнул — Жасмин была права на все сто.
— Я пройдусь, — повторил он с улыбкой и накинул на руку свое элегантное пальто. — Может быть, мы сможем связаться… еще раз?
— Я была бы рада, — девушка показалась ему удивленной. — А когда?
— У меня есть кое-какие дела в этой поездке, — Леон больно куснул себя за десну. — Но никакие дела не могут занять вечность…
Спускаясь в лифте, он то и дело сжимал правый кулак, представляя себе ощущения от шершавой рукояти форменной сабли, и тихо матерился. Будь на нем мундир, он и в самом деле пошел бы пешком — по крайней мере, пару-тройку кварталов, и горе тому вечернему охотнику, который решился бы встать у него на пути — уж чем-чем, а традиционной козацкой шаблей Леон владел великолепно, всегда находя время для занятий с лучшими мастерами.
— Найди мне машину, — приказал он заспанному ночному портье в холле отеля.
Глава 8.
Леон как раз доедал хрустящую утреннюю булочку, когда позвонил Форен.
— Мне надо бы с тобой встретиться, — сообщил он.
— Я в Риме, — лениво ответил Макрицкий. — Садись на рейсовый, они, кажется, идут из Парижа каждый час, и отзвонишься из аэропорта. У тебя что-то серьезное?
— Я пока не уверен… постараюсь, впрочем, к вечеру. Послушай-ка, вот еще что: не исключено, что тебя найдет один человек, его фамилия Трубников — он может быть тебе интересен.
Леон глотнул кофе.
— Интересен чем? Я не в настроении болтать с журналистами.
— Он не журналист, — Макрицкому вдруг показалось, что Форен задыхается, — он старый астронавт.
— Как ты сказал — Трубников? — насторожился Леон. — Не знаю такого.
— Ну, ты же не можешь знать всех на свете. В общем, я постараюсь к вечеру. Потом отзвонюсь…
Трубников, Трубников… Леон покатал незнакомую фамилию на языке и пожал плечами. Наверняка какой-нибудь древний пропойца, лелеющий на итальянских водах измученные почки — увидел в прессе скандал с Чизвиком, и решил вот поболтать за жизнь, поучить, понимаешь, молодое поколение. Что там, Юбер совсем с ума съехал, давать таким экземплярам мои координаты? И главное, зачем?
Макрицкий горько вздохнул и глянул на часы. Дело шло к полудню. Допив кофе, он провел вдоль рта ионизирующей «зубочисткой» и принялся одеваться — хотя куда сейчас идти, Леон не представлял совершенно.
Следующие несколько часов он бесцельно бродил по лабиринту Старого Рима, в четыре пообедал в небольшом ресторанчике с видом на пластифицированный для вечности Колизей, и в конце концов снова оказался в баре своего отеля.