У нее маленькие глупые глаза. Уставившись в одну точку, она бормочет.
…все в доме всегда стоит на своих местах. Фарфоровые фигурки — собачка, лисичка, две балерины, морской царь — очень красивый, с трезубцем — на трюмо… Маленькие смешные туфельки из гжели — на тумбочке перед кроватью… В них, кстати, в эти туфельки, очень удобно что-нибудь мелкое класть: булавки, заколки, шпильки, ватные тампончики, одноразовые шприцы… В серванте у меня два фарфоровых сервиза и еще много тарелок и чашек из разных наборов… На стенах — ковры. И гобелены с оленями. Там целые сцены изображены: охотник целится в оленя из лука, олени бегут через лес, олени у водопоя… И все это сделано крестиком…
Она имеет безграничную власть. Теперь она может править миром. Пока никакого мира нет.
Ничего нет. Никого нет. Но она уже тихо бормочет — она создает себе мир.
Неторопливо. Спокойно. Ритмично. Совсем не вдаваясь в смысл.
Словами, словами, словами.
* * *
— Все.
Вот и сказочке конец. Все остальное — уже не мое дело.
Тот Кто Рассказывал оглядел присутствующих: все они молча сидели за столом и смотрели на него, не отрываясь.
— Надеюсь, больше вопросов нет? — спросил Тот.
— Есть! Есть! Есть! — заверещали гномики.
Тот скривился:
— Хорошо, валяйте, спрашивайте.
— Долго мы тут будем сидеть? — хором спросили гномики.
— Боюсь, что долго, — невесело усмехнулся Тот.
— Ой-ой-ой! — запищали они в ответ. — Нам тут не нравится! Нам страшно! Не нравится тролликам-гномикам! Страшно гномикам-тролликам!
— А ну заткнитесь, — шикнул на них Лесной.
— Можно тебя на минутку? — сказала Маша Тому Кто Рассказывал. — Давай ненадолго отойдем, а?
— Давай, — неохотно согласился Тот.
Они отошли в дальний угол Убежища.
— Ответь мне, — прошептала Маша. — Только честно. Ты отец Мальчика?
— Ну ты скажешь тоже, дорогая! — неприятно ухмыльнулся Тот. — Какой же я ему отец?
— Но… Мне казалось… что все это… Что наш с тобой сын…
— Чушь. Это не наш сын. Это ваш сын — твой и Иосифа. Я, видишь ли, к продолжению рода совершенно не способен.
— Вот как… — Маша на секунду задумалась. — Что ж, ясно. Еще один вопрос… Ты сказал, что мы здесь пробудем долго. Что это значит? Когда мы сможем выйти?
— Видишь ли, Машенька… Дело в том, что Люси — очень ненадежная особа. И к тому же довольно безмозглая. Что там она создаст, когда — одному Богу… то есть, это… никому не известно. Так что не исключено, что мы не сможем отсюда выйти никогда. И пробудем здесь вечность.
— Вечность? В этом маленьком, тесном, душном помещении, среди всех этих железяк и тросов мы пробудем вечность?
— Маша, только давай, пожалуйста, без драм. Я сказал: «не исключено». Я же не сказал: «точно».
— Но… зачем же тогда?.. Они же все думают, что Убежище — это просто такой перевалочный пункт. Что здесь надо немножко пересидеть — а потом все будут свободны…
У Того как-то странно перекосилось, неприятно исказилось лицо. Стало упрямым и злым.
— Зачем? Ты спрашиваешь — зачем? — повысил голос Тот.
— Тише, тише…
— Прости, вспылил. Ты спрашиваешь: зачем. А если я скажу тебе… Если я скажу тебе, что для меня не было — ну вот просто не было! — другого способа прекратить наконец трепаться и просто пожрать, а? Если я скажу тебе, что меня не интересует никакая там свобода, что я устал, смертельно устал, и что единственное, чего я хочу — это просто спокойно сидеть, выпивать и закусывать, а, Маш? Тебя удовлетворит этот ответ? — в голосе Того снова послышались истерические нотки; он ненадолго умолк, отдышался. — Послушай. Давай-ка мы с тобой сейчас, дорогая, просто вернемся спокойненько ко всем остальным — а то неудобно. И покончим с этой утомительной беседой.
— Нет уж, постой. А если… я им сейчас все расскажу?
— Что-то? Прости, я, кажется, не расслышал.
— Если. Я. Все им сейчас расскажу, — отчеканила Маша.
— Если ты все им расскажешь, — спокойно отозвался Тот, — то здесь начнется ад кромешный. Скандал, истерика и паника, вопли и членовредительство. И вечность, которая нам, возможно — подчеркиваю: возможно, — предстоит, мы проведем не самым приятным образом… В этой самой истерике и панике.
Не лучше ли, чтобы у всех было хорошее настроение?
VI
УБЕЖИЩЕ
Они сидят за накрытым столом. В углу, у стены, неподвижно лежит Бессмертный. Руки его скрещены на груди. Остекленевшие глаза смотрят вверх — на толстый железный трос и пустые красные кресла.
— Ванюша, сынок, — говорит Тот. — Передай мне, пожалуйста, вон тот бокал с пивом. И еще вон тот — с медом. И еще тот — пустой. Я, пожалуй, сооружу себе коктейль.
Тот Кто Рассказывал смешивает в пустом бокале тягучий мед цвета янтаря и густое пиво цвета нефти.
— Вообще-то, мед с пивом не очень, кажется, гармонирует, — растерянно бормочет Лесной.
— Нормально, — отвечает Тот. — Гармонирует.
Он подносит бокал к губам и начинает пить.
— Пожалуйста, пей осторожно, — испуганно говорит Костяная, — а то с непривычки можно, знаешь… Аккуратненько, ладно? Маленькими глоточками, ладно? Да, вот так… Вот так…
Тот выпивает весь бокал. Потом снова смешивает пиво с медом и снова присасывается к коктейлю, жмурясь от удовольствия.
Маша молча наблюдает за ним. Потом примирительно спрашивает: