Когда женщина говорит «я не могу спать» — это вызывает легкое раздражение и легкое сочувствие — или легкое отвращение, у кого как. Это значит, что она нервная особа или попросту истеричка, это значит, что она пьет валерьянку, это значит, что она совершенно зациклилась на какой-нибудь ерунде и теперь не дает покоя ни себе, ни окружающим. Это значит, что она готова воспользоваться любым предлогом, чтобы позвонить вам среди ночи и порыдать в трубку…
— У всех бывает бессонница, в этом нет ничего страшного, — успокаивающе обратился Максим к отчаянным похрюкиваниям на том конце провода. — Просто успокойся, выпей еще снотворного, посчитай до ста. Можно еще…
— Максим!
— Что?
— Я боюсь.
— Чего ты боишься?
— Не знаю. Что я больше никогда не засну. Что я скоро сойду с ума. Что я скоро умру…
— Ир, не говори ерунды!
— Мне кажется… мне кажется, что я слышу, как кто-то разговаривает. Голоса…
— Просто ты давно не спала. У тебя, наверное, в ушах шумит — это вполне естественно. Нет никаких голосов. И не надо паниковать, ладно? Выпей сейчас чаю и спокойно ложись…
— Максим!
— Что?
— Ты не мог бы ко мне приехать, прямо сейчас?
— Как это — приехать? Я же умер!
— Что? И-и-и… — Ирочка тонко заскулила в трубку, — что ты говоришь, Макси-и-м?..
— Ну, когда ты звонила мне в прошлый раз, недели две назад, ты, помнится, сказала, что я для тебя умер. И что ты больше никогда не хочешь меня видеть.
— Приезжай, пожалуйста. Я больше не могу…
— Ир, ну чего ты не можешь? — теперь его голос звучал действительно раздраженно. — Заснуть без моей помощи не можешь? Чем я тебе должен помочь? Колыбельную, что ли, спеть?
— Скажи, что ты меня любишь, — всхлипнув, попросила Ирочка.
— Я тебя люблю, — мрачно произнес Максим.
— Это правда?
— Нет.
— Тогда зачем, — пронзительно заверещала Ирочка, — зачем ты это сказал?!
— Ты меня попросила.
— Я тебя люблю, — мрачно произнес Максим.
— Это правда?
— Нет.
— Тогда зачем, — пронзительно заверещала Ирочка, — зачем ты это сказал?!
— Ты меня попросила.
— Сволочь, — простонала Ирочка и повесила трубку.
Ночью она так и не заснула. Это была уже третья бессонная ночь.
Днем Ирочка добрела до телефона и долго пыталась сообразить, что именно нужно сделать, чтобы вызвать скорую. Потом мучительно тыкалась в телефонные кнопки, и что-то все время срывалось, не получалось, гудело резко, отрывисто и пронзительно. И скучный, невнятный женский голос беседовал с ней — то ли по телефону, то ли откуда-то из угла комнаты.
…Ты — то, что обтянуто кожей… Ты — то, в чем текут потоки жидкости… Ты — то, что моргает…
Ты — то, что глотает… Ты — то, что дышит… Забудь, как моргать… Забудь, как глотать… Забудь, как дышать…
Вроде бы ей все же удалось вызвать скорую: минут через сорок двое мужчин в голубых халатах приехали к ней и какое-то время с ней беседовали, задавали вопросы, писали что-то в тетрадочку, мерили ей давление и рассеянно улыбались. Она отвечала на вопросы медленно и подробно и никак не могла выбраться из собственных бесконечных фраз, долго подыскивала простейшие слова, забывала что-то и не могла вспомнить, что именно, заговаривалась и сама понимала, что заговаривается. Время от времени в их разговор вмешивалась какая-то женщина:
— Забудь, как глотать… Забудь, как дышать… От твоего рта, от твоих ушей и ноздрей тянутся ходы, ведущие к тебе… Ты — то, что внутри твоей головы… Вылезай оттуда… вылезай наружу… там, внутри, ты не сможешь уснуть…
Голос женщины звучал громко и отчетливо, но Ирочка никак не могла понять, где же она прячется. Она спрашивала об этом двоих в халатах, но те говорили в ответ:
— Не волнуйтесь. Мы сделаем вам укол, и вы сразу заснете.
Они сделали ей укол и ушли.
Укол подействовал: Ирочка лежала тихо, неподвижно и не могла говорить, и не могла открыть глаза… Но она не спала.
Она слушала. Все просто кишело звуками. Звуки шуршали, шипели и хихикали по углам, шумно ерзали по ковру, гнусаво подвывали. Они насквозь пропитали комнату, а потом просочились в ее тело.
Тончайший, пронзительный свист сверлил ее мозг. Билось в барабанные перепонки, громко, часто и гулко стучало что-то, желавшее вырваться из ее головы. Бесцветный женский голос обращался к ней то снаружи — и тогда Ирочка просто слушала, — то изнутри — и тогда она открывала рот и шепотом озвучивала слова.
…Ты — то, что в твоей голове… Вылезай оттуда… Вылезай оттуда… Мы все иногда вылезаем… Никогда не знаешь, что из тебя может вылезти…
Так она пролежала весь день, весь вечер и часть ночи — с закрытыми глазами, опутанная звуками. Это была четвертая ночь.
— Только что умерли близнецы, — сказал голос внутри нее так громко и зло, что Ирочка вздрогнула и открыла глаза. — Врачи убили Трехголового. Ему нужна была третья голова. Ему нужно было пришить третью голову. А они вместо этого разлучили две оставшиеся. Разделили его надвое… Разрезали его… Разрезали близнецов… Врачи-убийцы…
Утром голос умолк, а все прочие звуки стали тише. Ирочка лежала с открытыми глазами.
* * *
Полуденная явилась в полдень.
Она была босиком, в белой ночной рубашке до колен, с длинными растрепанными волосами. Она подошла к окну и решительно раздвинула шторы. Дневной свет стремительно ворвался в комнату, и Полуденная, улыбаясь сверкающей улыбкой, подставила солнечным лучам свое юное лицо.
Она подошла к окну и решительно раздвинула шторы. Дневной свет стремительно ворвался в комнату, и Полуденная, улыбаясь сверкающей улыбкой, подставила солнечным лучам свое юное лицо.
— Ты устала, — сказала она Ирочке. — Почему ты не отдыхаешь? В полдень все должны отдыхать.