— Что это со мной? — испуганно спросил Марик у зеркала; он говорил сам с собой, только когда очень нервничал. — Странно… а, вот… вроде прошло… черт, надо же торопиться!
Юнерман резко повернулся — и только тогда увидел его.
Выход из сортира загораживал ему щуплый чернявый человечек. Он стоял у двери и, запрокинув голову, разглядывал потолок. Или, может быть, не разглядывал, а просто находился в состоянии глубочайшей задумчивости. Вывернутая его цыплячья шея поросла многодневной щетиной.
— Ой, — сказал Марик.
С этим чернявым что-то было не так.
Собственно, в том, что кто-то может глубоко задуматься при выходе из сортира, Марик не находил ничего такого уж удивительного и из ряда вон выходящего. Но вот то, что человек этот думал со спущенными штанами, было все-таки странновато.
Марик шагнул по направлению к выходу и сказал:
— Darf ich bitte durch?[13]
Чернявый не шелохнулся.
— Lassen Sie, — занервничал Марик. — Mein Zug faehrt ab![14]
— Можешь говорьить рюсски, майн фройнд. Я поньимать… — отозвался наконец чернявый, но от двери не отошел.
Марик вздрогнул. Голос у незнакомца был весьма неприятный — срывался с почти девичьего визга на какое-то глухое горловое бульканье.
— Извините, но не могли бы вы немного подвинуться. Я действительно опаздываю на поезд.
— О, я понимать, понимать… Я тоже ньедавно опоздать на этот имьенно поезд. Это есть очьень ньеприятно, очьень…
Чернявый наконец изменил позу: не отходя от двери, резко повернулся к Юнерману левым боком.
Я действительно опаздываю на поезд.
— О, я понимать, понимать… Я тоже ньедавно опоздать на этот имьенно поезд. Это есть очьень ньеприятно, очьень…
Чернявый наконец изменил позу: не отходя от двери, резко повернулся к Юнерману левым боком. Его запрокинутая голова покачнулась, со странным треском перекатилась с левого плеча на правое, а потом обратно на левое.
Он похож на игрушечную собачку, которая стоит у меня в машине, — подумал Марик, — такую, с дергающейся головкой… Я опоздаю. Господи, из-за этого придурка я сейчас действительно опоздаю на поезд.
— Пропустите меня! — раздраженно вскрикнул Марик и стал отпихивать от двери чернявого.
Тот что-то злобно завизжал и забулькал, потом запутался в спущенных штанах, покачнулся и, чтобы удержать равновесие, схватил Марика за рукав.
— Да отвали ты, блин! — взревел Марик.
Он попытался резким движением стряхнуть с себя чернявого — безрезультатно. Тогда Марик стал, рыча, разжимать пальцы незнакомца, мертвой хваткой вцепившиеся в его рукав. Но пальцы не поддавались. Странные пальцы… Холодные негнущиеся пальцы с длинными-длинными ногтями… и с сине-зелеными пятнами там, под ногтями…
— Polizei! — заорал Марик, но заорал как-то очень уж тихо.
— «Помогите!» — уже почти шепотом добавил он и машинально оглянулся назад, на зеркало, словно надеялся получить от кого-то поддержку в совершенно пустом туалете, словно наряд полиции вот-вот должен был появиться из зазеркалья…
— Мамочка-а-а-а! — заорал вдруг Марик во все горло и так и остался стоять с открытым ртом, беззвучно продолжающим это паническое «а-а-а».
Кроме него, в зеркале по-прежнему никого не было. Этот парень — со спущенными штанами, с запрокинутой головой, с длинными ногтями — этот парень не имел отражения.
А потом странный треск…
это ведь она так перекатывается, так перекатывается, его голова
…раздался у Марика прямо над ухом. Боли не было. Продолжая стоять лицом к зеркалу, он просто увидел, как в его шее появилось несколько маленьких рваных дырочек, и из этих дырочек вялыми фонтанчиками забила кровь.
«Ну все. Теперь мы точно опоздали на поезд», — подумал зачем-то Юнерман.
Это было последнее, что он подумал.
VI
НЕЧИСТЫЕ
— Петр Алексеич!
— М-да?
— Петр Алексеич… По-моему, что-то нужно с ней делать.
— С кем? — равнодушно поинтересовался директор.
— Да с этой… — нянечка Клавдия Михайловна неопределенно-раздраженным жестом указала на ординаторскую. — Совсем житья от нее нету. Лезет во все, работать мешает.
— Ну, можно уволить, — равнодушно согласился директор.
— Уволить? — Клавдия Михайловна аж взвизгнула. — Просто уволить? Чтобы она и дальше кляузы свои писала? Чтобы сюда каждый божий день комиссии какие-нибудь таскались?
— Ну а вы что предлагаете?
— Я предлагаю, — Клавдия Михайловна прищурилась, и обычно добродушное ее лицо стало вдруг каким-то остреньким и недобрым. — Петр Алексеич… Надо бы ее извести.
— Что?!
— Извести, — тихо и настойчиво повторила нянечка.
— Я вас что-то не совсем понимаю…
— Да чего ты не понимаешь?! Что ж это такое-то, а? — возмутилась нянечка и пристально посмотрела в директорские глаза. — Тот? Эй, где ты? Иди сюда. Ну, посмотри на меня. Тот? Тот! Да посмотри же!
— Я здесь, — произнес директор.
— Извини, просто задумался. Да, ты права. Действительно стоит извести.
— Ну вот и славненько, — подытожила нянечка. — Займемся.
VII
НЕЧИСТЫЕ
— …шестая, седьмая, ох… восьмая… — Костяная брела вдоль ряда совершенно одинаковых изб, одышливо бормоча себе под нос их номера, — десятая, одиннадцатая, ох… двенадцатая, вот она, слава те господи…
Она поднялась на крыльцо, коротко постучала в деревянную дверь длинным когтем и, не дожидаясь ответа, шагнула внутрь.