Она тоже голая. Сидит по-турецки, свесив свой мешковидный белесый живот, весь в складках. Она дергает меня вверх-вниз, вверх-вниз, ритмично и резко. Так, словно давит картофельное пюре. Или накачивает велосипедную шину.
Я говорю:
— Больно.
— Извини, — отвечает она, продолжая работать рукой. — Но сегодня я не хочу с тобой спать.
— Тогда просто перестань, Люся!
— Как ты меня назвал? — она застывает, ослабляет хватку.
— Ну… Люся. А что?
— Я не Люся. Я — Люси. Ударение на первом слоге. «И» на конце. Это сокращенное имя. Мое полное имя — Люсифа.
— Хорошо, хорошо. Люси. О’кей. Я действительно не знал. Прости.
Она кивает, теребит меня снова. Мне надо было вырваться пару секунд назад, когда она отвлеклась… Упустил момент.
— Люси. Не надо, перестань. Так мне больно. Я так никогда не кончу.
Она внимательно смотрит мне в глаза, со странным выражением — как будто изучает большое уродливое насекомое.
— А как тебе надо? — спрашивает наконец.
— Ну… если можешь… по-другому.
— По-другому — это как?
— Например, — языком.
— Языко-о-ом, — мечтательно тянет Люси и ухмыляется. — Конечно, могу. Пожалуйста.
Она продолжает двигать рукой, но теперь еще тихо бормочет, покачиваясь из стороны в сторону:
— Волосы у меня хорошие… Густые, рыжие… Я крашу их хной… Только вот в последнее время они сильно секутся на концах… Живу я одна. Нет, я не старая дева. У меня бывают мужчины. Просто они меня не интересуют. Квартирка у меня маленькая, но приятная. И пахнет здесь хорошо, как в аптеке — таблетками и натертым мастикой паркетом. Запах чистоты…
Я перебиваю ее:
— Перестань. На меня не действует вся эта дребедень, ты же знаешь! Мне пора идти.
— …У меня, пожалуй, скопилось слишком много мебели и всевозможных милых безделушек, но при этом захламленной квартира вовсе не выглядит… — она не обращает внимания на мои слова и не выпускает меня из рук, — …потому что я хорошо умею поддерживать порядок, каждый день протираю пыль, и все в доме всегда стоит на своих местах. Фарфоровые фигурки — собачка, лисичка, две балерины, морской царь — очень красивый, с трезубцем — на трюмо… Маленькие смешные туфельки из гжели — на тумбочке перед кроватью…
— Замолчи! — я почти ору.
— …В них, кстати, в эти туфельки, очень удобно что-нибудь мелкое класть: булавки, заколки, шпильки, ватные тампончики, одноразовые шприцы… Так, потом… — большой, вырезанный из дерева орел — на шкафу. В серванте у меня два фарфоровых сервиза и еще много тарелок и чашек из разных наборов…
Я закрываю глаза. Странное ощущение — как будто вот-вот на меня, на меня в кои-то веки подействуют эти ее слова… и я провалюсь куда-то, дам засосать себя в темную липкую воронку, дам себя проглотить, забуду себя, исчезну, подчинюсь ей весь, без остатка… Это ощущение пугает меня — до тошноты.
Некоторое время я лежу неподвижно, тихо и жду, когда это все наконец прекратится. Стараюсь думать о другом. Я прилежно генерирую в своем сознании худеньких загорелых девочек-подростков, которые, хихикая, зарывают друг друга в песок на пляже… или мажут друг другу спины солнцезащитным кремом… Я думаю о любовнице моего приятеля — красивой, большегрудой, пленительно тупой и ко всему безразличной… с полуоткрытым бессмысленным ртом… да, она хороша, его женщина-растение, женщина-рыба… Еще я думаю о своей жене… Маше…
Уже на последних секундах, уже чувствуя скорое избавление, я неожиданно понимаю, что больше не слышу отвратительного голоса Люси. Только слабый хлюпающий звук и шумное дыхание… Она уже не мучает меня своей шершавой рукой — вместо этого обволакивает теплым, мягким, липким…
Приоткрыв глаза, наблюдаю, как она лижет меня.
Только слабый хлюпающий звук и шумное дыхание… Она уже не мучает меня своей шершавой рукой — вместо этого обволакивает теплым, мягким, липким…
Приоткрыв глаза, наблюдаю, как она лижет меня. Как набрасывается на мою плоть, пыхтя и чавкая, урча от удовольствия, покусывая и обливаясь слюнями… готовая проглотить меня, поглотить меня, втянуть в свое темное нутро, переварить, уничтожить…
Я ору громко и хрипло, я дергаюсь, я хочу вырваться. И вместе с этим криком, вместе с судорогами страх и отвращение выплескиваются из меня густыми скудными порциями.
Какое-то время в комнате совсем тихо. Потом она говорит:
— Если б ты знал, какое глупое у тебя было лицо.
— А ты злая, Люси.
— Конечно, злая, — она снова склоняется надо мной, проводит языком по животу, слегка кусает за сосок. Потом поднимает ко мне свое некрасивое бабье лицо с мокрым, жирно блестящим от слюны и спермы подбородком. — Я вообще Злая Колдунья.
Она смотрит на меня своими маленькими поросячьими глазками, и в них — сумасшествие. Неподдельное, чистое сумасшествие. Мне становится не по себе.
— Я Злая Колдунья, Злая Колдунья, — бормочет Люси. — Однажды меня не пустили туда, куда я очень хотела попасть, и я сильно обиделась…
Она все лижет мой живот.
— …Мне так хотелось туда попасть…
— Прекрати! — я отодвигаюсь от нее на край кровати, поджимаю под себя ноги.
Люси замолкает. Вытирает подбородок тыльной стороной ладони.
Повернувшись к ней спиной, я натягиваю джинсы. Страха больше нет. Только тоска и омерзение — впрочем, это всегда после секса с ней…