— Будем, будем… Когда все гости придут.
— А кого мы еще ждем? — спросила Спящая.
— Еще двоих. Родителей Мальчика.
IV
КОНЕЦ ПУТЕШЕСТВИЯ
Яркая, полная луна освещает лес. Рядом с луной — еще один шар. Ярко-красный. С синеватым, неровным, рваным окаймлением. Сам он не светит — лишь красиво мерцает в отблесках луны.
Она стоит на тропинке и смотрит вверх — разглядывает лунные континенты и океаны. Она молодая, и стройная, и очень красивая. На ней легкое белое платье, облегающее фигуру.
Он выходит из лесной чащи, весело машет рукой и направляется к ней. Он тоже совсем молодой. Идет пружинистой быстрой походкой. Он был таким лет пятнадцать назад. На нем узкие синие джинсы — а сверху ничего нет.
Он останавливается в нескольких шагах от нее.
Она смотрит на его широкие плечи, на выпирающие по-детски ключицы… На загорелые руки с красивыми длинными пальцами — быстрыми, хитрыми, ловкими. Она смотрит ему в лицо, в хищные серые глаза. Сморит на его смешной, с горбинкой, нос — который только кажется, что сломан, а на самом деле просто грузинский… Смотрит на ежик коротких темных волос и вспоминает, какие они жесткие на ощупь и как их неприятно гладить — будто гладишь щетку для обуви. Она смотрит, как он смотрит на нее.
Он говорит:
— Здравствуй, Мария.
И она отвечает:
— Здравствуй, Иосиф.
Они смотрят друг на друга без обиды, без злобы. Долго смотрят — но не подходят ближе. Не хотят прикоснуться.
— Я скучала по тебе, — ровным голосом произносит Мария.
— И я скучал по тебе, — отвечает Иосиф.
— Ну вот мы и встретились.
— Да. Вот и встретились.
Они улыбаются друг другу. Спокойно. Равнодушно.
— Ты знаешь, — говорит он, помолчав, — тогда, давно, я даже хотел вернуться.
— Зачем? — спрашивает она.
Ей это безразлично.
— Чтобы начать все сначала, — отвечает Иосиф.
— Я бы не согласилась.
— Я знаю. Нельзя давать второе начало тому, что уже однажды закончилось. Это все равно, что выкопать из земли…
— Перестань. Это просто скучно.
— Ты права. Это скучно.
Теперь он тоже смотрит на луну — разглядывает лунные континенты и океаны.
— Пора идти в Убежище, Иосиф.
— Пора, — говорит он.
И они уходят.
V
ПОМИНКИ
Когда Мальчик открыл глаза, все уже собрались в Убежище Тридевятых. Все они были там — мама, и папа, и Спящая, Костяная, Лесной, Болотный, и все гномики, и все троллики, Трехголовый, Анчутка и другие Нечистые… И, конечно же, Тот Кто Рассказывает и Не Может Есть.
Они сидели за накрытым столом. В углу, у стены, неподвижно лежал Бессмертный. Руки его были скрещены на груди. Остекленевшие глаза смотрели вверх — на толстый железный трос и пустые красные кресла. Он выглядел удовлетворенным и не таким усталым, как обычно. Он был мертв.
— Ну, помянем Бессмертного, — трясущейся рукой Лесной поднял стопку с водкой; в другой руке он сжимал маринованный огурец.
— Помянем, — кивнул Иосиф и поднял свою стопку.
— Не чокаясь, — сказала Костяная.
Все выпили. Потом закусили. Тот Кто Рассказывает и Не Может Есть завистливо покосился на салат-оливье в тарелке Марии.
Все выпили. Потом закусили. Тот Кто Рассказывает и Не Может Есть завистливо покосился на салат-оливье в тарелке Марии.
— А теперь помолчим, — сказал Тот Кто Рассказывает.
— В смысле — минута молчания? — уточнил Лесной.
— Нет, — ответил Тот. — Просто не о чем больше говорить.
— И что же теперь будет? — спросил Мальчик.
— Ничего не будет, — сказал Тот. — Теперь я просто поем.
Все удивленно уставились на него.
— А вы думали, я сейчас устрою вам Страшный Суд? — усмехнулся Тот. — Нет никакого Суда. По крайней мере, я его не придумывал. Все, что придумал я, закончилось. Мне нечего больше рассказывать. Ничего больше нет. Никого нет.
— А мы? А как же мы? — запищали гномики.
— И вас тоже нет. И нас. Все кончилось. Поэтому, Маш, будь добра, положи мне, пожалуйста, салат.
— Но… как же Люси, — сказал Мальчик, — скажите, ее что, тоже нет?
— Не знаю, — неохотно ответил Тот. — Я не знаю. Это теперь не мое дело.
— Вы действительно не знаете? — снова спросил Мальчик.
— Давай уже на ты, а, Вань? Ты уже взрослый мальчик. Тем более мы с тобой пьем вместе…
— Хорошо. Давайте… давай на ты. Ты действительно не знаешь?
— Ох, как же мне это все надоело… — процедил сквозь зубы Тот. — Дали бы вы мне спокойно поесть, а? Ну — что-то знаю…
Тот Кто Рассказывает закрыл на секунду глаза и устало потер рукой лоб.
— …Что-то знаю — но действительно очень немного. Хорошо. Ладно. Я расскажу вам про Люси. Но это будет самая последняя история.
Слова
Самая последняя история
Люси стоит одна и говорит слова. Она похожа на сумасшедшую — да она и есть сумасшедшая. Люси бормочет.
…они давно ушли из этих мест… оставив землю, небеса и воду… обиженные, грустные уроды… они давно ушли из этих мест… они не по-хорошему ушли… с проклятьями, с обидами, с позором… спалив свои дома, засыпав норы… червивыми комочками земли… они, возможно, сами виноваты…
Она бормочет то, что вызубрила наизусть. Бессмыслицу.
Она стоит в нигде, никогда, у нее нет возраста и пола. Она стоит посреди леса, на тропинке, среди маленьких камушков и засохших хлебных крошек. Ядовито-белая луна и два ярких солнца освещают ее лицо, и рыжие волосы, и дряблую шею, на которой висит амулет из черепа мертвого Мальчика. Из твоего черепа, сынок.