— Конечно, сможешь, — ответил Тот. — Правда, тебе придется над этим очень много работать. Ты же не захочешь просто взять их в Убежище, и все?
— Почему не захочу? — удивился Мальчик. — Я как раз этого и хочу. Взять их — и все.
— А как же наказание? — Тот улыбнулся ехидной, но довольно вымученной улыбкой.
— Наказание? За что?
— За то, что они тебя бросили.
— Я не хочу никого наказывать, — прошептал Мальчик.
— Так, Ванюша. Давай считать, что это наш первый урок. Все-таки тебе придется теперь жить по нашим законам. А по нашим законам, если они тебя бросили, ты не можешь просто взять их в Убежище. Ты должен сначала их проучить.
— Проучить?
— Да. Проучить.
— А как это сделать?
— Ну, вариантов множество. Например, ты можешь их трансформировать.
— Трансо… что?
— Превратить.
— А как это — превратить?
— Как — тебе здесь объяснят. В целом схема обычно такая: ударился об земь и обернулся…
— А в кого превратить?
— Опять же — сколько угодно возможностей. Лично я твою маму превратил бы, наверное, в нищего.
— А папу?
— Папу… Вань, решай сам. Только начни сначала с кого-нибудь одного. Возможно, у тебя не сразу получится, придется долго тренироваться. Первый блин, знаешь ли, всегда комом. Зато потом пойдет как по маслу.
— Хорошо, — сказал Мальчик задумчиво. — И, кажется, я знаю, в кого я превращу папу.
V
СЛУЧАЙ НА ВОКЗАЛЕ
Марик Юнерман жил в Кельне уже пятый год. За это время он успел развестись с истеричной женой, которая, собственно, и притащила его в Германию, купить подержанный «пежо», получить водительские права европейского образца, неплохо изучить немецкий, устроиться работать по специальности — программистом, снова жениться — на юной восторженной армяночке Асе, изучавшей в Кельнском университете историю искусств, — и, наконец, обзавестись ребенком.
В Москву он хотел съездить уже давно — да только все как-то не мог собраться. Теперь же наконец появился реальный повод: друг детства пригласил его на свадьбу.
Отправиться в Россию решили всем семейством, на поезде, — Ася, наивное дитя гор, панически боялась самолетов.
На вокзал они приехали сильно загодя (больше всего в жизни Юнерман боялся двух вещей: проспать работу и опоздать на самолет или поезд), уточнили, с какого пути они уезжают и нет ли, не дай бог, изменений в расписании, а потом обосновались за серым пластиковым столом в небольшой забегаловке прямо на вокзале и взяли пару сэндвичей с ветчиной и сыром, картофельный салат, кофе-капучино и чай. Маленький Миша выпил полбутылочки растворимой молочной смеси и принялся деловито сосать сушку — она висела у него на шее на веревочке.
Через пятнадцать минут все уже было съедено, а до поезда оставалось еще не меньше часа. Миша немного всплакнул, после чего мрачно и неохотно заснул, скрючившись в своей голубой трехколесной колясочке. Марик и Ася выпили еще по капучино. Потом Марик съел еще один картофельный салат.
В запасе оставалось еще минут сорок. Говорить было лень да и не о чем. Читать тоже как-то не хотелось — так что сидели молча, и каждый думал о своем.
А когда до поезда было всего десять минут и Ася, облегченно вздохнув, уже встала со стула и взялась за сумку, у Марика вдруг так сильно прихватило живот, что он с с ужасом понял — сейчас ему придется отправиться не на платформу, а в туалет.
А значит, у них есть все шансы опоздать на поезд. Еще с полминуты он пытался перетерпеть, побороть спазмы в желудке усилием воли — однако же это было совершенно бесполезно.
Картофельный салат. Чертов картофельный салат! Ему ведь сразу показалось, что он какой-то слишком уж кислый. То есть картофельный салат и должен быть кисловатым из-за маринованных огурцов, но этот… этот, — кривясь и с трудом поднимаясь, размышлял Марик, — отдавал кислятиной какой-то специфической…
— Подожди, пожалуйста, — простонал он, — мне, кажется, нужно в туалет.
— Как?! Какой еще туалет? — громко, на весь вокзал изумилась Ася. — Мы же опоздаем на поезд!
Проснулся маленький Миша, с недоумением огляделся и протяжно завыл.
— Прости, не могу, — обреченно сказал Юнерман и затрусил по направлению к табличке с изображением большой дабл-ю. — Мне очень нужно! Я быстро!
Мелкими шажками он добежал до туалета, сунул в турникет монетку (к счастью, в кармане нашлась мелочь!) и ворвался в кабинку.
Всего какая-то минута — и он почувствовал себя человеком.
Марик несколько раз спустил воду, подошел к умывальнику, вымыл руки и вспотевшее лицо, внимательно посмотрел на себя в зеркало: бледноват, да, но, кажется, ничего такого ужасного. Он привычным жестом потянулся за мягким пупырчатым квадратом салфетки — и в этот момент кто-то легонько ткнул его в спину.
Юнерман автоматически сказал «эншульдигунг» (за пять лет немецкой жизни он уже привык извиняться, когда ему наступали на ногу или задевали локтем) и снова глянул в зеркало — но нет, в туалете, кроме него, не было никого; показалось…
Вытирая лицо, он снова почувствовал прикосновение. Как будто кто-то мягко провел пальцем вдоль позвоночника.
Марик резко поднял голову. В зеркале — только он один. Бледное лицо с налипшими на щеках влажными клочками салфетки.
Ощущение, что кто-то гладит его по спине, никуда, однако же, не делось. Гладит… щекочет… пощипывает… кладет руку на плечо…