— А как они находят нужные точки?
— Ты узнаешь,- ответил Зимородинский.- Одежда не скроет тело от глаза видящего. А это и не тело даже, в обычном понимании.
Он провел сомкнутыми указательным, средним и безымянным пальцами от солнечного сплетения Андрея вниз, потом — вверх, к ключице. Ласковин ощутил нечто вроде «дуновения» внутри грудной клетки. Пальцы Зимородинского двинулись дальше, от ключицы по внутренней поверхности руки. Теперь «бесконтактное прикосновение» ощущалось как уколы крохотных иголочек. Как будто Андрею делали татуировку.
— Канал легких,- сказал Зимородинский.- Внутренняя часть.- Движение руки вниз-вверх вдоль живота и груди.- Наружная часть.- Покалывание иголочек, теперь — на левой руке.- Канал толстой кишки,- продолжал Вячеслав Михайлович, начиная движение вверх от указательного пальца Андрея — к плечу. И опять — уколы невидимых игл.
И опять — уколы невидимых игл.
Названия каналов были Ласковину знакомы. И, по меньшей мере, две дюжины точек акупрессуры. Андрей без труда находил их у себя и у других: «Два цуня влево от четвертого грудного позвонка…» и тому подобное. Но Андрей ни разу не видел, чтобы Зимородинский отмерял, ища нужную точку. Сэнсэй просто втыкал палец в определенное место. Так же автоматически, как он, Ласковин, провел бы гияку-цки в солнечное сплетение пойманного на вдохе противника.
— Значит, каналы не только снаружи, но и внутри тела? — спросил Ласковин.
— В теле вообще никаких каналов нет,- ответил Зимородинский.- Энергия течет вне его.
— Как электрический ток?
— Не ищи аналогий. Слушай. И чувствуй. То, в чем существуют каналы, «пересекается» с физическим телом. И ты можешь воздействовать на это нефизическое. В этих точках. Грубое воздействие. Грубее только нож. Можно — иначе. Можно лечить человека независимо от времени суток. Можно вылечить его одним прикосновением. Вместо того чтобы поставить дюжину игл или вырезать опухоль, можно вылечить. А можно и убить. Ты бьешь, возникает боль. Тело говорит: «Мне больно». Кому оно говорит? Нужно ли тебе тело противника, чтобы сделать больно? Или проще передать только боль?
Зимородинский резко ударил костяшками пальцев в грудь Андрея.
Резкая нестерпимая боль. Ласковин едва сдержал крик. Через мгновение боль ослабла достаточно, чтобы Андрей снова стал видеть, слышать и соображать.
— Помоги себе! — крикнул сэнсэй.
Боль снова усилилась до предельного уровня и — ослабла. Теперь, когда Андрей ожидал ее,- терпеть было легче. Он оторвал руку от груди и вдруг почувствовал невидимую «татуировку» канала. И точку на запястье, выше большого пальца, холодную до голубизны. Именно такой Ласковин видел ее — голубой льдинкой, вросшей в левую руку.
Андрей прижал к ней большой палец правой руки. Боль в груди снова начала нарастать, но Ласковин думал только о том, чтобы растопить голубую льдинку.
И он растопил ее. Полностью. И боль ушла.
— Хорошо,- одобрил Зимородинский.- Отдохни минут пять и двинемся дальше.
Глава тринадцатая
— Как телега моя, бегает? — спросил Митяй, когда Ласковин прошел в комнату и уселся на диван.
— Вполне,- ответил Андрей.- Как дела? Как семья?
— Как всегда.- Митяй смахнул со стола кипу газет.- Кто-то болеет, кто-то чего-то хочет, жизнь кипит, одним словом. Конь третью неделю в Польше болтается, правит Абрек.
— И как? — поинтересовался Ласковин.
— А ты знаешь — хорошо! Деловой мужик, без прибамбасов. Клиенты поначалу стремаются, но это и не вредно: платят лучше. И нам тоже.
— Как народ?
— Фаридушечка егеря себе нашла. Семь на восемь. Ходит, кошара, аж светится!
— Рад за нее,- сказал Андрей.- Баба душевная. А корешки наши?
— Нормально. Приходи в зал, сам увидишь. Хотя ты теперь — крутой, не подступись. Слава с тобой индивидуально занимается!
— Откуда знаешь?
— Я, брат, все знаю! — усмехнулся Митяй и похлопал Андрея по спине.- Кто имеет уши, тот слышит. Завидую тебе, Андрюха!
— Дурно — завидовать!
— Моралист! Слава всегда к тебе неравнодушен был.
Завидую тебе, Андрюха!
— Дурно — завидовать!
— Моралист! Слава всегда к тебе неравнодушен был. И правильно. Талантливый ты, стервец! Что пить будешь?
— Ничего, я на колесах.
— Иди в жопу. Я тебе три сотни дам, залепишь гаишнику нюхало в случае чего.
— Круто поднялся? — усмехнулся Андрей.- Баксы раскидываешь…
— Поднялся,- подтвердил Митяй.- Абрек, считай, на пятьдесят процентов ставки поднял. В прошлый месяц я две тонны поимел, а в этот — все три. «Тракию» будешь? Национальную? Мне клиент ящик кинул — премию за образцовое обслуживание! — Митяй засмеялся.
— Щедрый клиент,- сказал Ласковин.
— Не говори. Я ему в семейных проблемах помог.
— С женой? — ухмыльнулся Ласковин.- Ладно, наливай, хрен с тобой!
— С сыном. Паренек в новую школу пошел, а тамошняя кодла его трясти начала. Ну я их слегка приструнил.
— Приструнил? Детей? — Ласковин поморщился.
— Обижаешь! Я даже своих ни разу ремнем не тронул. С батяньками работу провел. Или батяньки своих обалдуев уму-разуму учат. Или я — батянек. С тремя побеседовал — и больше никаких проблем. Семья — это главное. Будь здоров!
Выпили. Закусили.
— Митяй,- спросил Ласковин.- Не знаешь, кто такой Хан?
— Знаю. Феодал мусульманский.