— Что там стряслось?
Дым! Пахло дымом!
Сон Григория Степановича сгинул бесследно. Смушко вскочил… слишком резко. Ухнуло в затылке, потемнело в глазах.
«Тише, тише, тише»,- нашептывал он сам себе, пережидая.
Запах дыма. Очень сильный запах.
Во входную дверь перестали стучать.
Григорий Степанович поглядел на потолок, на круглую решеточку противопожарного датчика. Чертова техника!
Как был, в трусах и в майке, босиком, он вышел в коридор. Здесь запах гари был намного сильней.
— Господи Иисусе! — прошептал Григорий Степанович, чувствуя, как холодеет внутри.- Батюшка!
Он неуклюже побежал по коридору к комнате отца Егория.
— Батюшка!
Струйки дыма сочились из-под двери.
— Отец Егорий!
Смушко толкнул дверь — заперто!
Не раздумывая, он ударил в нее всем весом. Шурупы задвижки вывернулись из косяка, и дверь распахнулась. Григорий Степанович с ужасом уставился на пылающий прямо на полу костер.
Из коридора в комнату проник свежий воздух. Пламя радостно вспыхнуло, охватило деревянную спинку кровати, прыгнуло на одеяло.
Отец Егорий лежал вытянувшись, запрокинув голову, нижняя, заросшая бородой челюсть его дергалась, словно он силился еще шире открыть рот…
Дальше Григорий Степанович действовал автоматически.
В трех метрах по коридору на стене висел огнетушитель. Красный круглый баллон с серым раструбом. Смушко выскочил из комнаты, схватил его, и через мгновение шипящая струя ударила в занявшуюся постель.
Еще через минуту все было кончено. Пламя угасло. Только пятно электрического света пронзало темноту, упираясь в дымящуюся черную пропалину.
Григорий Степанович швырнул опустевший баллон в окно и под звон падающего стекла тяжело осел на пол, прижав руки к груди, чтобы унять режущую боль.
Внизу с грохотом рухнула входная дверь.
Охранник, сопровождаемый лающими псами, взбежал вверх по лестнице.
— «Скорую»! — выдохнул Смушко.- Быстрей!
Охранник ринулся вниз, к телефону.
Брейк, встав мощными лапами на постель, поскуливая, вылизывал черным языком окостеневшее лицо отца Егория.
«Скорая» приехала слишком поздно.
Глава девятая
— Никто трубку не берет,- сказал Ласковин.
— Уехали куда-то, наверно.
— Позвони попозже,- предложила Наташа.- Вообще, иди завтракать, пока все не остыло. Какие у тебя планы на сегодня?
— Покатаюсь по городу,- сказал Андрей, усаживаясь за стол.- Поговорю кое с кем. Могу тебя после работы забрать, годится?
— Думаешь, я скажу «не надо»? — Наташа засмеялась.- Знаешь, мне тут предложили в Голландию съездить, ты не против?
— Против,- сказал Андрей.- Если меня не возьмешь.
— Возьму,- улыбнулась Наташа.- Но за свой счет. Как менеджера. Ты по-голландски — как?
— Только язык жестов. Но могу — звукооператором. Или осветителем. Сойдет?
— Обойдутся. Международный фестиваль, суперспонсоры, суперпризы. Выиграю — куплю тебе «мерседес», хочешь?
— Не хочу «мерседес». «Порш» хочу, мечта детства. А как ты пересеклась с конкурсом этим?
— Год назад отдала кассету со своей программой… Ну что, едем? Без шуток?
— Когда?
— В июле.
— Схвачено. Если не победишь — собственными руками жюри их бюргерское передушу!
— Ну тебя! — засмеялась Наташа.- Мне дай Бог в десятку войти.
— А что так слабо?
— А чтобы не так — надо сутками работать, сам, что ли, не знаешь?
— Знаю,- подтвердил Ласковин, проглотив кусок яичницы.- Будешь работать. Сутками. Я прослежу.
— Ты проследишь, как же! — Наташа потрепала его по затылку.- Соку хочешь?
— Чаю хочу. Ах, блин! Опять забыл Славкино зелье принять!
— Склероз,- сказала Наташа.- Старческий. Давай ешь быстрей и катись. Мне заниматься надо. Кроме шуток.
Зеленая «восьмерка» с белыми дверьми вырулила на Суворовский и остановилась.
В машине сидели двое: низкорослый крепыш Колян и его троюродный брат по кличке Леха Барабан. Источником прозвища сего были отнюдь не музыкальные способности последнего, а удивительной формы череп, приплюснутый сверху. Жиденькие волосы цвета подсохшей известки не столько скрывали, сколько подчеркивали эту аномалию.
Братья ждали. Колян невозмутимо двигал челюстями, переминая жвачку. Барабан посасывал пиво. Время от времени его передергивало: организм требовал «вмазки», но Колян, зная, как шизеет братец Леха после укола, запретил до «сделаем дело». Барабан пил пиво, потел и маялся.
Тот, кого они ждали, появился через четверть часа. Плюхнулся на переднее сиденье рядом с Коляном.
— Денек, блядь, вашу мать,- пробурчал он вместо «здравствуйте».
— Чёт-ты, Малява, сёдни на гандон похож! — подал сзади реплику Барабан и в очередной раз передернулся.
— Мудило ты грешное,- беззлобно отозвался воспитанник исправительно-трудового лагеря для малолетних Малява, заполучивший кликуху благодаря изысканной надписи на спине. Надпись приглашала всех особ женского пола воздать Маляве должное. Поначалу Малява намеревался запечатлеть призыв на непосредственном месте, но специалист отказался: не поместится.
— Екздаться хочу! — деловито сообщил Малява.
— Он всегда, это, гы-гы, хочет! — обращаясь к брату, отреагировал Барабан.
— Он всегда, это, гы-гы, хочет! — обращаясь к брату, отреагировал Барабан.
Сам он с недавнего времени к женскому полу стал вполне равнодушен.
— Не всегда! — запротестовал Малява.- Башмак, киздаматень елдавнутая, совсем овездел: за телку, слышь, тридцать баксов, ёш его так, отвали! За нашу, слышь, телку!