— Живучий, как кошка,- произнес рядом знакомый голос.- Хотя куда там кошке!
— Не надо так шутить,- ответил не менее знакомый бас.- Гипотермия может привести к очень тяжелым осложнениям. К необратимым нарушениям функций…
— У вас, отец, необычный словарь,- заметил первый.- Необычный для священника.
— Когда-то я получил медицинское образование,- отозвался бас.- Но моя практика и познания не так обширны, как ваши.
— Я бы не назвал это «познаниями»,- сказал первый,- но польза от этого есть, что да, то да.
«Может, я все-таки помер? — подумал Ласковин.- Эти двое — вместе?»
— Ага! — другим тоном произнес Зимородинский.- Молодец наш — подслушивает! Давай, давай, открой ясны очи! Скажи спасителю своему, что и я своих за так не отдаю!
Андрей не без усилий разлепил веки. Вислоусое довольное лицо Зимородинского — на расстоянии вытянутой руки. Чуть подальше — черная с проседью грива отца Егория.
— Кто это на мне лежит? — сиплым голосом проговорил Андрей.- Слон?
— Шутит! — Вячеслав Михайлович повернулся к Потмакову.- Ну, отец, какой это признак?
— Обнадеживающий,- пробасил Игорь Саввич.- Может, развернуть его?
— Обойдется. Нет,- сказал он Андрею.- Это не слон. Всего-то пара верблюжьих одеял да овчинный тулуп.
— Что произошло? — просипел Андрей.
— Вопросы задает,- сказал Зимородинский, снова поворачиваясь к отцу Егорию.- Как доктор полагает, можно больному вопросы задавать или молчание пропишем?
Ласковин подумал, что Потмаков сейчас взорвется, но тот лишь покачал головой.
— Узнаешь,- сказал он Андрею.- Не спеши.
— Ты умер! — вмешался Зимородинский.- И он,- кивок в сторону Потмакова,- умер! Так в газетах пишут. И умные дяди по телевизору тоже так говорят. Где уж нам с ними спорить! — и подмигнул.- Тем более, раз вы оба умерли, значит, больше вас убивать не будут. Верно, отец?
«Телевизор… — возникла беспокойная мысль.- Телевизор… Наташа!»
— Сколько… Как давно я так? — проговорил Ласковин.
— Да уж часов тридцать, нет, побольше,- ответил отец Егорий.
— Тридцать три,- уточнил Зимородинский.- Ты — хлопец основательный!
— Наташа,- с беспокойством произнес Андрей.- Она — знает?
Потмаков с Зимородинским переглянулись.
— Вот это мы недодумали! — с досадой проговорил сэнсэй Ласковина.- Бабушке твоей я сообщил по секрету, а ей…
— Я позвоню,- сказал отец Егорий.
— Вот это мы недодумали! — с досадой проговорил сэнсэй Ласковина.- Бабушке твоей я сообщил по секрету, а ей…
— Я позвоню,- сказал отец Егорий.- Не поздно звонить? — спросил он у Андрея.
— Поздно! — Ласковин скрипнул зубами.- Отец Егорий, пожалуйста, быстрей! Слава, дай ему телефон. И разверни меня наконец!
Зимородинский подал Потмакову трубку. Отец Егорий по памяти набрал номер. Память у него — как японские часы.
Ответа не было.
— Никого,- сказал Игорь Саввович.- А может, спит?
Ласковин рванулся так, что потемнело в глазах.
— Выпутывай меня из этой дряни! — прохрипел он.- Куртка моя цела?
— Цела,- сказал отец Егорий. Голос его стал непривычно тих, но Андрею было не до тонкостей.
— Я поеду туда! — заявил он, пытаясь выдавить из тела нахлынувшую слабость.
— Лучше я съезжу,- возразил Зимородинский, успешно скрывая собственное беспокойство…
— Нет!
— Ладно,- уступил Вячеслав Михайлович.- Будь по-твоему. Отец,- сказал он Потмакову,- разверните его и помогите одеться. А я пойду укрепляющее приготовлю. А не то помрет дорогой — и все старания наши прахом!
Спустя час машина Зимородинского притормаживала у Наташиного дома.
— Подождать вас? — спросил Андреев сэнсэй.- Вдруг нет ее?
— Не надо,- отказался Андрей.- У меня — ключи.
— А сам-то — как?
— В норме! — как можно бодрее произнес Ласковин. Однако, когда он выбрался из машины, пришлось подождать с полминуты, опираясь на дверцу, чтобы прошла слабость.
— Пациенту! — сказал Зимородинский, вручая отцу Егорию литровый термос и запечатанный флакон граммов на двести.- Это,- он указал на термос,- сегодня и завтра. По стакану через восемь часов. А это — по чайной ложке утром натощак.
Андрей медленно пересек тротуар. Кажется, силы понемногу возвращались. Короткая лестница далась ему без особого напряжения.
«Вот я и вернулся»,- подумал Андрей, открывая дверь.
Темная квартира. Ощущение пустоты и… тревоги!
— Наташа! — негромко позвал Ласковин.
Тишина.
Андрей щелкнул выключателем… и увидел одежду, в беспорядке разбросанную по коридору.
Сердце его сжалось от дурного предчувствия. Вновь накатила слабость, но беспокойство было сильнее.
— Наташа! — еще раз позвал Ласковин, уже не рассчитывая на ответ.
Не дожидаясь отца Егория, не потрудившись снять ботинки, Андрей поспешил в комнату.
Темно. И никого.
Ласковин зажег свет. Разобранная постель… и никаких следов девушки.
Вернувшись в коридор, он увидел отца Егория, запирающего дверь.
— Раздевайтесь,- произнес Андрей бесцветным голосом.- И заходите в комнату.
Верхняя одежда Наташи была на вешалке, обувь — тоже. Тапочки? Тапочки он видел в комнате. Записка? Наташа имела обыкновение оставлять ему записки на кухонном столе. Вдруг?
Андрей прошел по коридору, задержался на секунду там, где от него ответвлялся «аппендикс», в конце которого — ванная и туалет, прислушался… Ничего.