— А ведь, пожалуй, на космодроме проще будет затеряться, — подумал Глеб. — Да и Мамбасу — это больше не актуально. Можно и правда убраться с этой планеты. Ларочке напишу письмо. Или не напишу. Последнее время она располнела, перестала за собой следить. Пусть думает что хочет! Не видать ей новых сережек. И денег больше не дам.
— Гражданин, посадите катер на карантинную площадку возле Первого госпиталя, — надрывался полицейский из радиоприемника. — Вы понимаете, что в ваш катер мог пробраться бандит? Что вы можете стать пособником преступников?
— Тут никого нет, — нагло заявил Глеб. — Даже я — лишь воспоминание на этой планете. Я улетаю — и черт бы вас всех побрал! Привет Бетти-с-Простреленной-Ляжкой и презренному Родригесу!
— Вы лишитесь прав на вождение! Будете оштрафованы! Мы собьем ваш катер!
Глеб замолчал и двинул рычаг управления вперед. «Урал» перестал набирать высоту и понесся вперед, к морю, к далекой полоске песка космодрома.
— Остановитесь, гражданин!
— Оставьте меня в покое, легавые! — заорал Глеб. — Бандитов лучше ловите, а не честных граждан! Спасайте пышку Бетти!
Он ударил кулаком по сенсору радио, выключая его. Активировал кристаллопроигрыватель. Выбрал Вивальди. И понесся над морем под тему «Осени» и «Времен года».
* * *
То ли полицейские на самом деле поверили в истерику «гражданина», то ли Жмыху, как всегда, не изменила удача, только до космопорта он добрался без лишних проблем и без погони на хвосте. Конечно, буквально через час, когда больницу обыщут, а толстого доктора приведут в чувство и заставят говорить, станет ясно, что произошло. И на космодроме его будут искать с утроенной силой. До той поры нужно провернуть много дел.
Жмых аккуратно припарковал «Урал» на лучшее и самое дорогое парковочное место — зачем экономить, доктор за все заплатит, — порылся в ящичке с личными вещами. Ничего ценного не обнаружилось. Коробка мятной жевательной резинки, открытая пачка презервативов, рулон туалетной бумаги, влажные салфетки и губная помада. Помадой Глеб написал на приборной доске матерное ругательство — боль в паху осталась неприятным напоминанием о нервном докторе.
Стянув с себя белый халат и прихватив с заднего сиденья барсетку, в которой очень удобно разместились пачки с деньгами, Жмых выбрался под палящее солнце. Если в городе стояла жара, в космопорте, лежащем среди песков, царило настоящее пекло. Над бетонным двухметровым забором высились громады космических кораблей. В воздух то и дело взмывали небольшие паромы, которые везли пассажиров на дальнюю и ближнюю луны.
Неподалеку от платной парковки располагался автомат дальней связи. С него можно было позвонить даже в другую звездную систему. Но и для звонков по городу автомат годился.
Жмых решительно направился к автомату, но его каким-то непостижимым образом опередил бледный юноша со взором горящим. Пробежал, размахивая руками, сорвал трубку с держателей, вставил в прорезь расчетную карточку и заблеял, вглядываясь в изображение на экране:
Прекрасен лик твой, о моя принцесса,
Чудесница любовного процесса.
Когда я вижу образ твой прелестный
То забываю мир наш серый, пресный.
«Дело худо, — понял Глеб. — Затянется не на один час. По местному тарифу болтать — копейки стоит».
Жмых пожевал губами. Ему показалось, что он слышит в отдалении вой полицейской сирены. Он подошел к телефону, положил руку на плечо молодого человека и со всей убедительностью, на какую был способен, проговорил:
— Парень, мне срочно надо позвонить в систему Проциона. Прервись на пару минут.
Парнишка обернулся. Глеб мгновенно отдернул руку. На щеках поэта обнаружились две черные извилистые линии. Зрачки у него были по-кошачьи вытянуты. Лемуриец. Хорошо, что он вовремя заметил, к какой расе относится юноша. Лемурийцы — натуры тонкие, впечатлительные, интересующиеся искусством — поэзией, живописью, архитектурой, но если их разозлить, они впадают в боевой экстаз и потом себя не помнят. Вообще-то в Мамбасу представители иных галактических рас встречались редко. Чужаков местные власти не жаловали. Но лемурийцы так походили на людей, что глаза не мозолили. Смешавшись с огромным количеством терпимых к инородцам гостеприимных русских, они расселились по всей планете. Кое-кто, может, и не придал бы значения извилистым линиям на щеках и суженным зрачкам парнишки, но только не Жмых. На астероиде он навидался, на что способны разъяренные лемурийцы. Там их сторонились даже самые жестокие убийцы. Возьмет такой вот тоненький паренек самой интеллигентной наружности, покраснеет, как вареный рак, завращает бешено глазами да и оторвет тебе голову. А потом будет с недоуменным видом пялиться на бездыханное тело, потому что ничегошеньки не помнит о том, как подобное безобразие получилось.
— Хе-хе, — сказал Глеб, поскольку от неожиданности не смог выдавить ни звука, — эх-хе-хе. Ты, кажется, уже договорил?
— О, вам нужно позвонить? — доброжелательно переспросил поэт.
Жмых подтвердил свои намерения энергичными кивками.
— Милая, — проговорил лемуриец в трубку, — здесь какой-то интересный человек просит предоставить автомат в его пользование, ему нужно срочно связаться с системой Проциона. Надеюсь, ты извинишь меня за то, что я позволю ему позвонить. Могу заверить тебя, что потом немедленно вернусь и дочитаю посвященное тебе стихотворение.