— Что еще за человек? — отозвался капризный голос из динамика. — Прогони его.
— Не могу, милая. Прости, но я свяжусь с тобой чуть позже, целую тебя, моя драгоценная, я ухожу, но непременно вернусь. — Любезный лемуриец нажал кнопку отключения и обернулся к Глебу: — Пожалуйста, звоните.
— Ага, — откликнулся Глеб, сунул карточку в прорезь и принялся выстукивать шестнадцатизначный номер. На всякий случай он поглядывал на ошивающегося рядом поэта. Тот ходил из стороны в сторону, шевелил губами и размахивал руками. Выражение его лица временами приобретало торжественный вид, а затем принимало трагическое выражение.
— Алло, Свиня, слышишь меня? — спросил Жмых, — когда уловил в трубке знакомое сопение.
— Ну, — отозвался грубый прокуренный голос.
— Узнал?
— Ну.
— Хочу тебе сдыхать висюльки рыжие.
— Типа золото? — впервые отозвался осмысленной фразой Свиня.
— Возьмешь?
— Ну.
— Приезжай в космопорт. — Жмых огляделся в поисках приметных мест и продолжил: — Кафе «Белорыбица». Под тентом.
— Сорок минут, — объявил Свиня.
— Мне нужно быстрее.
— Хорошо, тридцать минут.
За что Жмых уважал Свиню — это за серьезный подход к делу и убежденную пунктуальность. Ну и жадность скупщика краденого вошла в поговорку.
Ну и жадность скупщика краденого вошла в поговорку. Ехать за сережками в космопорт по самой жаре в надежде нажиться рублей на десять — такого можно было ожидать только от Свини.
Лемуриец позади начал проявлять признаки беспокойства.
— Извините, мне показалось, что вы звонили не на Процион, — проблеял он. — С Проциона моцион мы не сделаем в Мамбасу.
Жмых оглянулся, в очередной раз пожалев, что у него нет с собой газовика. А схватываться с лемурийцем голыми руками, пожалуй, не стоило.
— Ты в курсе, парень, что подслушивать нехорошо? — нахмурившись, спросил Жмых.
Лемуриец смутился. Щелочки его зрачков даже немного расширились.
— Правда? — переспросил он.
— Точно, — ответил Глеб.
— Так я и не подслушивал. Случайно вышло. В ждал, когда освободится телефон, чтобы позвони своей любимой Амалии.
— Она что, тоже лемурийка? — бесцеремонно спросил Жмых.
— Да. Конечно. Мне нравятся некоторые земные девушки, я могу посвятить им строфу-другую, но в же лемурийки прекраснее.
— Ага. Кошки облезлые, — бросил в сторону! Жмых. — Ни кожи, ни рожи, и фигуры, как у подрос ков.
— Извините, не расслышал вас, — шевельнул ушами лемуриец.
— Я говорю: к слову о девушках, надо еще позвонить. На Процион. Я и собирался звонить на Процион, но вспомнил, что моего звонка очень ждет один друг.
— Звоните, — скорбно вздохнул поэт. Опасаясь оставлять за спиной безумного лемурийца, который к тому же раскусил его хитрость, Жмых постоянно оглядываясь, набрал двадцатидвухзначнь номер. В наушнике щелкнуло, и томный голос проговорил с придыханием:
— Алло!
Изображение на экране по какой-то причине не появилось. То ли со связью случились перебои, то ли Софочка не хотела, чтобы ее видели без макияжа. Женщины к видеофону всегда относились с презрением, предпочитая голосовую связь.
— Соф-и-иик, — постаравшись изобразить максимальную нежность, позвал Жмых.
— Это ты, Глебчик, дорогой? «Узнала», — самодовольно подумал Жмых.
— Ну а кто еще? Я, конечно.
— Ты где? На Проционе?
— Пока нет. Но скоро буду. И упаду в твои объятья, Софик.
— Ты при деньга-а-ах? — протянула она.
«Вот ведь, — подумал Глеб, — только деньги ее и интересуют. А сколько я на нее, дуру жадную, спустил прошлый раз?»
— Не волнуйся, не на мели, — соврал Глеб. — Все просто отлично. Только соскучился очень. Ты же меня знаешь. — Так приезжай скорее, — голос у Софочки стал медовым, — ты же знаешь, я всегда тебя жду. — Обязательно приеду, — пообещал Жмых. — Слушай, Софа, я решил с тобой не расставаться. Делаю, тебе предложение. Официальное. Кольцо вручу лично. При встрече.
На другом конце линии на несколько секунд воцарилось молчание.
— Правда?
— А то?!
«Могу и жениться, — отстраненно подумал Глеб. — На месяц стану семейным. Надо же где-то перекантоваться. Даже фамилию ее возьму. Чем чаще меняешь фамилию на законных основаниях, тем лучше. А как же ее фамилия? Цуккермейстнер, кажется. Хорошая фамилия».
— У меня тепло и уютно, — проворковала Софочка, — когда тебя ждать, котик?
— Кто там? — вдруг зазвучал в трубке грубый мужской голос.
— Ой, — вскрикнула Софочка.
— Это еще что такое?! — проговорил Глеб. — Кто там у тебя?
Поэт- лемуриец ахнул и принялся сочувственно трясти головой, словно козел, ворвавшийся в огород, полный тугих капустных кочанов.
— Кто там у тебя?
Поэт- лемуриец ахнул и принялся сочувственно трясти головой, словно козел, ворвавшийся в огород, полный тугих капустных кочанов.
— Я спрашиваю, кто там?! — зазвучал снова грубый голос. — А ну ты, гадюка, включи-ка мне изображение на минутку. Чтобы я знал, кому всадить нож сердце!
— Нет, — крикнула Софочка, — я люблю тебя Друмда! И тебя, конечно, Глеб! Приезжай, я согласна.
Связь оборвалась.
— Та-а-ак, — протянул Глеб и грохнул трубку на рычаги. — Друмда, значит! Ну и имечко у этого типа или фамилия? Такую фамилию я бы себе не взял…
Визит на Процион откладывался. Мало ли что Софочка согласна. Можно, конечно, полететь, посмотреть, что там за Друмда с грубым голосом. Но разборки с любовниками Софочки — а они сплошь воры убийцы — сейчас совсем ни к чему. Только зря потратил деньги…