— Кстати, я не заметил, когда мы садились. Как называется это корыто?
— Какое корыто? — не понял лемуриец.
— Ну, звездолет. Твой первый корабль. У него название есть? Или только бортовой номер?
— Такая мысль не приходила мне в голову, — смутился лемуриец. — Сейчас узнаем.
Поколдовав над пультом управления, Лукас выдал:
— Оказывается, у него и правда есть имя. Наш корабль зовется «Одноногая черепаха».
— Хм. Это что, намек на его скорость? Одноногая звучит как-то нехорошо. Сколько вообще у черепах ног? Две?
— Пожалуй, так. Две ноги, две руки. Все как у людей. Это ведь земное животное? Я анатомией черепах не увлекался, хотя, конечно, видел кое-каких.
— Я, в общем-то, тоже не биолог, — заметил Жмых. — Но, сдается мне, одноногая черепаха будет передвигаться медленно.
— Мне доводилось читать, что земные морские черепахи в родной стихии развивают огромную скорость, — сообщил лемуриец. — Они, наверное, не лапами в воде гребут.
— А чем?
— Плавниками.
— Может быть, — протянул Глеб. — А если у черепахи все в порядке, она не только в воде, но и по земле передвигается нормально. У меня в детстве была черепаха. Маленькая. Бегала довольно шустро. Так шустро, что однажды я не углядел, и она смылась.
— Да, — кивнул Лукас, — у нас в приюте для дефективных у одного паренька тоже была черепаха. И, ты не поверишь, она от него все время убегала. Хорошо, что рядом был я и неизменно ловил тупое земноводное.
— Что ты хочешь этим сказать?! — нахмурился Жмых. — Сравнивая меня с убогим пареньком, баллы ты себе в моих глазах не прибавляешь…
— О, не обижайся, пожалуйста, я просто хотел сказать, что с этими черепахами вечные проблемы.
Глеб насупился. Ему уже не раз казалось, что лемуриец над ним подтрунивает и явно считает, что находится на более высокой ступени развития, чем молодой коск, который в жизни только-то и видел, что туземный город Мамбасу на окраине межгалактической империи да еще Процион, Арктур и парочку тюремных астероидов.
Галактические задворки, одним словом.
— В колледже мы, значит, учились, на пилотов и бурильщиков, — с ядовитой интонацией проговорил Жмых, — ну-ну. Интересно, как это ты так смог из приюта для даунов прямиком в колледж перебраться?
— К нам в приют пришел новый директор, — ответил лемуриец, — ему сразу показалось, что я отличаюсь от других воспитанников. Потом меня немного полечили особыми препаратами и электрическим током. И вот, вуаля, через месяц я уже сносно говорил на нескольких языках.
— Так ты до этого что, все время молчал?
— Ну да, говорю же, был очень погружен в себя. Большую часть дня я думал. Я размышлял о смысле жизни и своем предназначении. И еще сочинял стихи. Мысленно. Вот, к примеру, такое стихотворение…
— Так что насчет колледжа?! — гаркнул Глеб. — Как ты туда попал?!
— Ах, колледжа, — осекся Лукас, — дело повернулось таким образом: у нашего директора не было детей, и его жена сильно по этому поводу переживала, вот они подумали, подумали, взяли да и усыновили меня, — Лукас расплылся в улыбке, — до чего же они хорошие лемурийцы, просто не могу тебе передать. До чего же славные. Они всегда дарят друг другу подарки на Новый год и в День всех тупых. И почти никогда не колотят друг дружку. А если колотят, то делают это осторожно и почти всегда без последствий. То есть руки и ноги всегда на месте остаются.
— Ты у нас, значит, везунчик? — поинтересовался Жмых, внутренне содрогнувшись от описания быта «славных лемурийцев». К тому же удачливость Лукаса его несколько покоробила. В глубине души он был уверен, что счастливый фарт сопутствует именно ему, и история Лукаса, который из приюта попал сразу в колледж, вызвала у него живейшее раздражение.
— Да, я удачлив, — согласился поэт, не замечая настроения собеседника. — А еще меня очень любят женщины.
— Значит, и женщины тоже, — Глеб усмехнулся — ну и хвастун. — Хорошо, при случае покажешь, как ты умеешь обращаться с женщинами.
— Непременно. — Лемуриец счастливо засмеялся, приняв усмешку коска за знак расположения. — О, если бы ты знал, Глеб, как большинство женщин любят поэзию! И как я люблю их за то, что они дарят мне свою благосклонность и могут оценить по достоинству мой уникальный дар.
Удар потряс корабль неожиданно. Только что Глеб сидел в кресле, и вдруг непреодолимая сила швырнула его вперед, и он оказался на полу. При этом пребольно ударился локтями о твердый настил.
Удачливый лемуриец каким-то чудом удержался в кресле. Он сидел, подавшись вперед, глядя на происходящее.
В основной обзорный иллюминатор было отчетливо видно, как разворачивается перед носом звездолета, растет из единой точки гигантская сеть, состоящая сплошь из сверкающих, зеленоватых нитей.
— Что, что это? — проговорил Глеб, поднимаясь на ноги. — Я такой фиговины никогда в жизни не видел.
— Конечно, откуда тебе, — в голосе лемурийца прозвучало отчаяние, — это силовой экран. Похоже, дело худо. Вперед дороги нет.
— Что можно сделать?! — заорал Жмых, мигом оценив ситуацию.
— Не знаю. — Лукас затряс головой и схватился за виски. — Честно, не знаю. В моей голове сведений на этот случай нет. Имею только представление, как экран выглядит. А вот как его ставят, как снимают — понятия не имею! И вообще, что ты от меня хочешь! Я пилотирую корабль первый раз!