— Что он негр — полбеды! — взорвался Жмых. — Если бы он только был полноценным негром! А он неполноценный негр.
— Но почему? — удивился лемуриец. — Руки, ноги у меня на месте.
— Подумай своей головой! Морда у тебя черная, а волосы русые. И кисти рук белые, как назло. И пальцы слишком тонкие для такой толстой физиономии!
— В комплекте формы есть перчатки, — сообщил Лукас, извлек их из кармана фартука и натянул на руки. — Вот.
— Так, конечно, лучше. Но шея? Шея у тебя белая! — не унимался Глеб.
— Может быть, вот это поможет, — Алиса достала из сумочки голубой шелковый палантин с кисточками и передала лемурийцу.
Он задумчиво намотал его на шею.
— Выглядишь, как натуральный гомик, — сообщил Жмых, — мало того, что негр, так еще и крашеный в блондина и с голубеньким платочком на шейке. И это в резиновом фартуке и рабочем комбинезоне! Такой дикости я даже в Мамбасу не встречал — а там сложно удивить кого-то оригинальным прикидом!
— Почему бы сантехнику не быть представителем нетрадиционной ориентации? — спросил Кротов. — Дискриминация сексуальных меньшинств — дикость, пережиток далекого прошлого.
— Да?! — скосился на него Жмых. — Значит, я тоже пережиток далекого прошлого. А с тобой, Кротов, надо будет разобраться — почему это ты так любишь этих… таких, как он.
— Что значит таких, как я?! — возмутился лемуриец.
— Да ничего… Валил бы ты лучше из катера. А то подумает еще кто-нибудь, что мы вместе… Ни к чему мне такая популярность.
— Давай сюда сумку с шашками, — обиженно потребовал Лукас.
— Так ты что, все же хочешь идти?! — изумился Глеб. — Даже в таком виде? Я надеялся, что ты вернешься домой, мы подберем тебе другую маску или другую одежду — и тогда уже ты отправишься к Лысому.
— Мы запланировали проведение операции на сегодня, и я не намерен ее откладывать. Второй шанс может не представиться. Если у Лысого снова сломается канализация, он может что-нибудь заподозрить.
— Я имею дело с сумасшедшим, — констатировал Глеб. — Ну ладно, давай. Вперед. Если тебя там грохнут, знай — твои деньги, оставленные у Анисимова, я потрачу с толком.
— Не сомневаюсь, приятель, — сказал Лукас и потянулся, собираясь положить руку ему на плечо.
— Убери пакши! — выкрикнул Жмых и хлопнул лемурийца по руке.
— Ты что?!
— Ничего. Будет еще ко мне тянуться всякая голубая сволочь! У нас на астероиде… Впрочем, не важно. Толстяк, дай ему шашки, и пусть убирается.
Лукас взял сумку, поглядел на Глеба с осуждением и вылез из кабины. По улице он шел, озираясь по сторонам. Очевидно, собственный внешний вид заставлял его нервничать. И в самом деле, окажись на улице несколько гомофобов, они непременно захотят пристукнуть крашеного в блондина негра с голубым шарфиком на шее.
После того, как Лукас скрылся из виду, свернув за угол, из катера грациозно выпорхнула Алиса.
— Пока, мальчики! — Она помахала Жмыху и Кротову наманикюренной ручкой и заспешила тем же маршрутом.
— Ну, что, — Глеб обернулся к доктору, — нам остается только ждать! Ох, и не нравится мне, как все пошло. Что-то гадко на душе. Когда твой товарищ на твоих глазах превращается в такое вот — думаешь, куда же катится эта планета? Этот мир?
— Да уж, — поддакнул Кротов, чем вызвал у Жмыха раздражение. Он замолчал, решив с будущим козлом отпущения в разговоры не вступать. Потому что общаться с козлами — вообще западло.
Полчаса тянулись долго. За это время Глеб успел сорок три раза отъехать на сиденье назад и придвинуть его к рычагам управления, тридцать два раза дернуть тумблер газа, двадцать один нажать на кнопку включения габаритных огней, тринадцать раз вылезти из катера, чтобы размять затекшие члены, двенадцать раз пообещать разговорчивому доктору, что уроет его, если тот не замолчит, шесть раз проверить, в порядке ли двигатель, и один раз помочиться на стену дома, оглядываясь кругом, — не то чтобы его беспокоило, что кто-то увидит, — просто привычка.
На улице возле дома так никто и не объявился. Было пустынно и тихо, как на отсталой сельскохозяйственной планете после орбитальной ядерной бомбардировки. Только навязчивые мотыльки кружились вокруг антенн катера, да на доме неподалеку медленно поворачивался шар. Жмых заметно нервничал всякий раз, когда объемная камера наблюдения обращалась в его сторону, но поделать ничего не мог. Его не оставляла мысль, что и Лысый каким-то образом может получить контроль над камерами, и тогда они окажутся в ловушке. Если уже не оказались.
Наконец полчаса истекли.
— Пошли, — скомандовал Глеб. И едва не бегом кинулся к дому Лысого, натягивая по пути на голову противогаз. На всякий случай он сжимал в кармане рукоятку пистолета. Если люди Лысого дежурят у входа в дом, наверняка придется стрелять. Но у дверей никого не оказалось.
— Просто волшебница какая-то, — пробормотал Жмых, приближаясь. Он обернулся. Толстяк спешил следом. Противогаз он надел неровно, и длинный хобот, стоящий торчком, болтался перед глазами доктора.
— Быстрее, растяпа! — поторопил его Глеб. Дверь распахнулась. На пороге, в облаке зеленого газа, стоял Лукас. Ни слова не говоря, он сделал жест — входите — и исчез внутри. Жмых обернулся напоследок и нырнул в туманный сумрак. Ничего не различая вокруг, он принялся шарить руками. Дверь за его спиной хлопнула. Затем кто-то схватил его за предплечье. Основание хобота ткнулось в ухо.