— Что?! — не понял Лукас.
— Что-что, подсадной. Работает на копов. Его в камеры сажают, чтобы разговоры слушал и все начальству докладывал. Еще — если расколоть кого-нибудь надо, прессануть. Тебе он почему-то про Дроэдем наплел. Ну, не может же он только выпытывать что-то. Надо и о жизни базарить…
Лемуриец кивнул:
— Да, я с ним обо всем говорил. Стихи ему читал и он, оказалось, в поэзии так хорошо разбирается!
— Еще бы он не разбирался. Небось готовился специально, чтобы на тебя впечатление произвести. Детство свое дефективное не вспоминал, нет?!
— Он, кстати, тоже в приюте для дефективных воспитывался, — лемуриец осекся. — Неужели обманул?!
— Конечно, наколол он тебя, дурья твоя башка. Его легавые научили такое пропрягать. А у легавых вся твоя биография аккуратно в папочке хранится, и они эту папочку регулярно читают.
Его легавые научили такое пропрягать. А у легавых вся твоя биография аккуратно в папочке хранится, и они эту папочку регулярно читают. Представляешь, все, что ты делал и о чем стало известно начальству, — в папочке… Противно, что и говорить.
— Зачем им понадобилось сочинять, что к нему судьба тоже была не совсем справедлива? — спросил лемуриец, в фактах биографии которого, возможно, таилось не так уж много постыдного…
— Да затем, чтобы ты в нем своего признал и покаялся во всех грехах… Тут бы тебя и повязали.
— Нельзя верить людям, — вздохнул Лукас.
— А то, — согласился Жмых. — И не только людям. Рангунам, таргарийцам, бородавочникам и прочей нечисти тоже доверять нельзя. Я уж не говорю о твоих братьях-лемурийцах. Та еще публика.
— Ты что-то имеешь против лемурийцев?!
— Только то, что у вас с головой не совсем в порядке. А еще многие из ваших на копов работают. Говорят, мы, мол, оказались в заключении по ошибке. Готовы сотрудничать, чтобы как можно скорее выйти на свободу. А ошибка их — как правило, мокруха. Да еще с расчлененкой.
— Не думал, что твой шовинизм зайдет так далеко! — насупился Лукас. — Хотел бы надеяться, Глеб Эдуард, что ты возьмешь свои слова обратно и никогда больше даже словом не обмолвишься о благороднейшей расе прекраснейшей из планет — Лемурии.
— Конечно, беру свои слова обратно. Почему бы не взять?! Никаких проблем. Но при этом остаюсь при своем мнении. Так и знай.
— Ты хочешь сказать, Глеб Эдуард, что люди не бывают стукачами?
— Бывают, — согласился Жмых. — Но самые авторитетные коски в законе обычно люди.
— И рангуны, — уточнил Лукас.
— Опять ты со своими рангунами! Да они просто уроды тупые. И ничего больше.
— Тем не менее, согласно тесту Шульца — Гимлира, проведенному почти полвека назад, рангуны в целом признаны выше по уровню интеллектуального развития, нежели люди. Вот так-то. — Лукас улыбнулся.
— Так то в целом, — парировал в свойственной ему манере Жмых, — а по отдельности они — тупье тупьем. Поверь моему опыту, я знаю, что говорю.
За разговорами они и не заметили, как закончилась пустынная набережная. Впереди темнели купы плодовых деревьев — общественные сады. Немного дальше, по расчетам Жмыха, лежала Парниковая роща, а неподалеку от нее — их дома.
— В роще, должно быть, растет много всего вкусного, — заметил лемуриец, кивая на деревья.
— Яблок или апельсинов я бы поел… Это не нектар для бородавочников пить. Но в такой темноте не различишь, спелое яблоко или зеленое, хороший апельсин или гнилой… Даже если найдешь их на ощупь.
В тени деревьев было прохладно. Звонко стрекотали цикады, пахло зеленью, фруктами и мокрой землей. Под ногами что-то шуршало — то ли опавшие листья, то ли сухая трава…
— Надо нам на дно ложиться, — заявил Жмых. — А то бегаем по городу как угорелые, жрем всякую дрянь…
— Но где же то дно? — поинтересовался Лукас.
— Вот я и думаю… И вообще, я намерен взяться за ум…
— За чей же? — заинтересованно спросил лемуриец.
— Что? Как за чей?
— Да и позволит ли тебе хозяин этого ума долго за него держаться — вот в чем вопрос, — продолжал рассуждать Лукас.
— Я имел в виду… Постой, что это там, впереди?
Среди деревьев мелькнули отблески пламени. Еще несколько шагов, и стало ясно: это не иллюзия и не отблески искусственного освещения — метрах в ста в роще что-то горит.
— Лесной пожар? — предположил Лукас.
— Скорее, просто костер… На астероидах мы частенько поджигали жестянки с соляркой, чтобы хоть немного согреться. Вонь, правда, после этого стояла еще та…
— Да, я забыл, мы в интернате тоже часто жгли костры. И пекли в них картошку. До тех пор, пока один паренек не нажрался вместо картошки углей из старого кострища. Он потом неважно себя чувствовал. А приехавшая комиссия решила, что костры плохо влияют на нашу психику. И запретила такое невинное и приятное развлечение.
— Тс… Ты увлекся, мой дефективный друг… Нам надо тихо подкрасться… Оценить силы… И отобрать у тех, кто развел костер, все съестное… Или молча отвалить восвояси — если их силы превосходят наши.
— А если это бородавочники? — встревожился Лукас.
— С чего вдруг?
— Ну, мне как-то подумалось: а там могут быть бородавочники!
— Думай меньше, у тебя уже бред начинается. Слушай меня. И все у тебя будет хорошо. Не может Нам так не везти в одну ночь! Это могут быть древопитеки, рангуны, мамбасуанские хорьки… Но бородавочники — вряд ли.