Завидев Харальда, великан ревет, и глазки его загораются алым.
Исполинское оружие начинает подниматься, и тут Харальд обнаруживает в руке привычную тяжесть меча. С радостным ревом он вскидывает его, и по стальному лезвию пробегает розоватый отблеск, словно язык, жаждущий крови…
Но размышлять над странным образом некогда. Дубина падает, и сучки на ней готовы раздробить кости, разорвать кожу и мускулы. Парировать бесполезно, на это просто не хватит сил.
Ловко отскочив, Харальд сам бросается в атаку. Тепло победной волной течет по жилам.
Его противник неуклюж, острое лезвие прорывает темную кожу, точно непрочную ткань, и входит в тело исполина почти на аршин. Рев боли обрушивается на уши. Очень трудно сдержаться, чтобы не закрыть их руками.
Сладостная дрожь пронзает все тело.
Сладостная дрожь пронзает все тело. В нем словно сливается все самое приятное, что только может быть в жизни, — экстаз единения с женщиной, радость созерцания красоты, тепло дружбы…
Багровая, тягучая, как смола, кровь медленно льется из раны на землю.
Харальд выдергивает меч и бьет вновь. Содрогаясь от наслаждения, раз за разом вонзает оружие в тело великана, хотя ясно, что первого удара хватит для победы.
Тяжелое тело рушится на землю, и та содрогается точно от боли.
Экстаз уходит, испаряется, будто дым от костра на сильном ветру. На смену ему приходит холод. Морозцем обсыпает плечи, наваливается неудержимая дрожь, и Харальд начинает в страхе оглядываться, пытаясь понять, что он делает в этом ужасном, неуютном месте.
Тело гиганта тает, течет коричневыми струями. Они светлеют, превращаясь в пряди багрового тумана, который по?прежнему струится во всех направлениях.
Лязг раздается за спиной.
Харальд оборачивается и оказывается лицом к лицу с закованным в тяжелый доспех воином. Вороненой сталью отливает шлем, словно рыбья чешуя, лежат пластины панциря.
Не сказав ни слова, незнакомец бросается в атаку.
Поднимая меч, Харальд ощущает, что ему вновь сделалось тепло. Радостное предвкушение наполняет душу — сейчас, ещё мгновение, и клинки сойдутся в гибельной пляске, а затем я убью его, этого выскочку в доспехах, и вдоволь насмотрюсь, как он корчится…
Столкновение мечей прерывает приятные мысли.
Противник силен и опытен, но на нем латы, которые сковывают движения. Харальд кружит вокруг него, словно охотничья собака около медведя. Меч порхает в руках с легкостью бабочки, и предсказать удары столь же сложно, как и рывки насекомого…
Стремительное, как атакующая гадюка, лезвие находит щель в сочленении доспехов, и оттуда начинает сочиться тягучая, точно мед, жидкость. Глядя на нее, Харальд невольно облизывает губы, а из горла рвется урчание, рык охотящегося хищника.
Обманный финт, удар, и противник не успевает защититься.
Меч не встречает сопротивления, и отсеченная голова катится по черной земле. Из перерубленной шеи бьет фонтан крови, и Харальд ощущает на губах её соленый вкус…
Труп в доспехах безмолвно валится назад, исчезая в тумане.
Обжигающей волной обрушивается холод.
Шаги сбоку, легкие, почти невесомые. Харальд поворачивается, готовясь встретить очередного врага, и на миг замирает. Перед ним высокая и статная женщина. Одета по?мужски, до середины стройных бедер спускается сетка легкой кольчуги.
На голове воительницы шлем, из?под которого выбивается волна роскошных черных волос. В одной руке воительницы легкая сабля, в другой — маленький круглый щит.
Неужели ему придется сражаться с ней?
Сомнение проникает в душу.
Но женщина не колеблется. Легким, скользящим шагом она двигается навстречу, и сабля поднята.
Харальд непроизвольно готовится к защите, и холод исчезает, сменяясь теплом.
Все просто и ясно. Надо убить, и тогда будет хорошо.
Чистый, мощный звук рушится откуда?то сверху. От него дрожит почва под ногами, а пейзаж вокруг начинает морщиться, распадаться на отдельные кусочки. Харальда словно подхватывает вихрем и тащит вверх…
Он заворочался и открыл глаза.
Очень близко оказался дощатый потолок с бегущим по нему рыжим тараканом. В окно врывался яркий свет майского утра. Под спиной чувствовалась жесткая койка, а в ушах все ещё звенели отзвуки сигнала побудки.
Во всем теле ощущалась ватная слабость, а во рту — как всегда после кошмара — противный кислый привкус. Жуткие сны начались почти сразу, как Харальд поселился в замке. Сначала они приходили раз в несколько дней, а теперь, в самом конце мая, мучили его почти каждую ночь.
О том, что могло их вызвать, он даже боялся думать.
Тело было словно мешок с крупой, тяжелым и мягким. С некоторым трудом Харальд поднялся и потащился к стоящему в углу тазику — умываться.
С некоторым трудом Харальд поднялся и потащился к стоящему в углу тазику — умываться.
Когда нагибался, в пояснице что?то сухо щелкнуло.
Холодная вода несколько взбодрила, и, вытершись насухо шершавым полотенцем, Харальд распрямился и встретился взглядом с собственным отражением в зеркале.
Отражение было мрачным. Изможденный человек с белыми, почти седыми, волосами, смотрел из овальной металлической рамы, и глаза его горели зеленым огнем.
Зеркало стояло тут ещё до того, как гостя поселили в комнате, да так и осталось. Харальду оно мешало, но до того, чтобы убрать, никак не доходили руки.