Слушать дальше Харальд не стал.
Он попросту ударил. Легко, как в тренировочном бою.
Два шага вперед, обманный выпад, и лезвие идет к открытой шее.
В стороне хрипит что?то одобрительное пытающийся встать Берг.
Но удар Харальда был остановлен. В последний момент, когда клинку оставалось пройти считанные вершки до цели, рука перестала повиноваться хозяину Она вдруг дернулась, мускулы сократились и отклонили меч.
Харальд попробовал ударить вновь. Еще и еще. Снова и снова. Но меч не сдвигался, хотя мышцы на руке корежило судорогой. В ушах нарастал гул, а по позвоночнику катилась крупная дрожь. Две воли, две силы боролись за обладание телом, и ни одна не желала уступать.
Но силы были неравны.
Бог одолевал.
Харальд чувствовал, как рука его опускается, как разжимаются пальцы, выпуская оружие. Он захотел крикнуть и не смог, горло более не повиновалось ему.
Ноги словно сами сделали шаг назад, и тогда он вспомнил. Залитая солнцем рыночная площадь, яркие повозки бродячих комедиантов, ширма и разыгрываемое над ней представление на тему «Смерть злого мага». Кто был тогда в главной роли?
Хлынул из уголков глаз знакомый багровый туман, тело наполнилось тяжелым жаром. Приступ одержимости на этот раз накатывался издевательски медленно, давая как следует разглядеть свой отвратительный облик.
* * *
Когда Харальд очнулся, он стоял на коленях около каменного павильона, а с неба все так же продолжал струиться мерзкий опаловый свет. Мускулы ног ныли, жалуясь на неудобную позу.
Бог стоял все так же недалеко, вновь приняв облик благостного старца.
Бог стоял все так же недалеко, вновь приняв облик благостного старца. Ветерок шевелил седые кудри, величественно загибал недлинную бороду, но под потемневшими, словно их залила ночь, глазами залегли тени. Нелегко оказалось хозяину справиться со строптивым слугой
— Что, понял, кто сильнее? — спросил Больной Бог.
Харальд не ответил. Не всегда прав тот, у кого больше силы. Но не все люди это понимают, куда уж божеству…
Взгляд его упал на Берга. Тот лежал неподвижно, в голубых глазах застыло изумленное выражение, а изо рта на зеленую траву стекала и все не могла стечь струйка крови, темной и тягучей…
Ярость подбросила Харальда в воздух. Прыжком он вскочил на ноги. Крик сам исторгся из груди.
— Что ты с ним сделал?
— Убил, — просто ответил бог. — Он более не нужен.
Жгучее желание броситься вперед, вцепиться руками в тонкую шею опалило Харальда изнутри. Он даже захрипел, сдерживая себя. Бессмысленно колотить кулаками скалу, сколько ни бей — только руки разобьешь…
Лицо Больного Бога выражало искреннее недоумение.
— Что он тебе? — спросил он равнодушно. — Всего лишь человек! Таких тысячи в этом мире, и ни один не лучше другого.
— Он мой друг!
— Я не понимаю, что значит это слово. — Благообразный старец в плаще, украшенном кругом из двух спиралей, пожал плечами. — Поэтому оно не имеет для меня смысла. Смерть этого человека ничего не меняет в моей жизни. Ты будешь служить мне так или иначе.
— Нет!
— Будешь, — кивнул бог. — Или добровольно, или принудительно. Второй вариант хуже для тебя. При нем мне придется либо гасить твой разум совсем, вводя в то состояние, которое ты называешь одержимостью, либо причинять тебе боль. Вот такую…
Бог поднял ладонь и очень медленно согнул указательный палец.
Харальд дернулся, силясь сдержать крик. В голову словно залили расплавленный металл. Боль, казалось, сочилась из каждой поры, входила в грудь со вдохом и покидала её с выдохом, обдирая горло острыми краями. Каждый удар сердца отдавался судорогами по всему телу.
Бог разогнул палец. Боль исчезла. Харальд обнаружил, что стоит мокрый от пота, словно после купания.
— Это самая меньшая степень боли, которую я готов тебе причинить. — Старец взирал спокойно и даже ласково, точно дед на расшалившегося внука, которого надо слегка отшлепать по попке. — Так что не противодействуй мне. А сейчас — спи.
Он согнул другой палец.
У Харальда подогнулись ноги, а веки просто рухнули, словно к ним привязали груз. Мягкой и тяжелой подушкой навалилась усталость, он уснул прежде, чем голова его коснулась травы.
* * *
— Эй, парень, подвезти тебя? — Крестьянин в грязной одежде придержал лошадь, и телега, груженная пустыми бочками, сбавила ход.
— Спасибо, сам дойду, — вежливо ответил Харальд. Быть рядом с людьми ему хотелось меньше всего.
— Ну как знаешь. — Крестьянин стегнул кнутом неказистую лошаденку, та добавила ходу, и телега, грохоча и подпрыгивая, укатила вперед.
Харальд невольно втянул чистый воздух поглубже, стремясь прочистить горло.
Вдоль дороги стоял начинающий пробуждаться от спячки лес. На ветвях можно было разглядеть крошечные зеленые бутоны — раскрывающиеся почки, и запах молодой зелени ласкал ноздри. Из небес, из жаркой и светлой синевы, лилась ликующая песня жаворонка. Последние остатки зимы стыдливо прятались от солнца по тенистым оврагам, чернели от злости и потихоньку умирали, орошая землю и готовя её к лету.
Над миром царила весна. Пришел суматошный и яркий месяц апрель, когда жизнь пробуждается в самом чахлом теле, даже у древних старцев чуть ярче блестят глаза, когда в природе царит любовь.
И только Харальд, идущий по пустынной дороге, не ощущал себя живым. Тело полнилось силой, ни малейшего недомогания не было в нем, а вот чувства умерли, смерзлись под коркой вечного льда.