— Почему я должна уйти? — мягко спросила Ара. — Что с тобой произошло?
На лице Харальда отразилась какая?то мучительная борьба, словно он пытался что?то сдержать, не выпустить на поверхность. Рот скривился, глаза закрылись, затем вновь распахнулись, и на Ару смотрел совсем другой человек.
Надменный, властный взор, брезгливая складка у рта.
— Уйди, женщина, — сказал этот новый Харальд голосом сухим и надтреснутым. — Не отвлекай меня от Великого Дела.
— От какого дела? — она почти кричала.
— От строительства Храма! — величественно изрек он, развернулся и пошел.
— Харальд! — она позвала тихонечко. Затем громче: — Харальд!
Но спина идущего осталась прямой, шаг — четким и размеренным. Так и не обернувшись, он скрылся за поворотом.
Обратной дороги Ара не запомнила. Просто вдруг оказалась в «Зеленой розе», у себя в комнате. Несмотря на жару, по телу пробегали волны дрожи, и теплое дуновение от окна казалось ледяным.
* * *
Небо затянулось тучами с самого утра. Тучи приползли откуда?то с юга, словно рой громадных тлей, и плотно заняли пространство над Бабилем, будто город был громадным местом кормежки.
Вообще?то так оно и было. Только кормятся здесь отнюдь не тли, а боги, которые питаются людской верой и преданностью, оставляя сок растений мягкотелым насекомым.
С вечера ощущал Харальд внутри себя сладостную дрожь, предвкушение близкого наслаждения. Он знал, что эти чувства не его собственные, и от этого становилось так противно, словно нахлебался воды из болота.
Больной Бог предвкушал кормежку. Сегодня будет открыт его храм, туда потянутся больные, калечные и увечные, будет принесена жертва, и вкусная струя веры потечет туда, куда и должно, — в раззявленную пасть божества…
Харальд вздохнул, бросил последний взгляд на небо — из небольшого слухового оконца — и направился к лестнице. Главному служителю надлежит быть внизу, готовиться к проведению службы.
Ступени новой лестницы скрипели под ногами, и этот звук казался погребальным плачем по когда?то стоявшему здесь дому.
В новоотстроенном храме все было готово. Алтарь сверкал белизной мрамора, за ним, у стены, благостно улыбалась статуя старца в ниспадающих одеждах: скульптор постарался на славу. Стены задрапировали темно?зелеными полотнищами, а слабое освещение идет от тусклых масляных ламп.
Запах благовоний, сжигаемых в больших курильницах по обе стороны от алтаря, казался Харальду противнее, чем «аромат» отхожего места.
— Наденьте вот это. — Из полутьмы возник один из младших служителей, держа в руках бледно?зеленое одеяние с вышитым у подола кругом из двух спиралей — черной и зеленой. Жизнь и смерть, здоровье и болезнь — все это подвластно хозяину этого места…
Харальд смолчал, хотя ему очень хотелось облегчить душу ругательством. Священное одеяние оказалось чуть тесноватым, чудилось, что от него идет сильный жар, обжигающий кожу.
— Открывайте двери, — проговорил Харальд, просовывая руки в рукава. — Пусть люди войдут.
Раздался чудовищно громкий скрип.
Во тьме появилась светлая щель, которая быстро увеличивалась. Из неё хлынул свежий ветер, несущий городские запахи, и Харальд с наслаждением втянул его полной грудью.
Краем глаза заметил выстроившихся вдоль стены младших служителей — вчерашних строителей, позавчерашних бродячих целителей, и перед глазами начало меркнуть.
«Нет уж! — прозвучал в голове знакомый до боли голос. — Первую службу проведу я, лично!»
Харальд провалился в мягкую и душную, точно подушка, темноту.
Когда он выплыл из нее, то руки его были обагрены кровью, на алтаре дымились внутренности зарезанного барана, младшие служители тянули какое?то слащавое песнопение, а от входа в храм слышались восклицания, полные радости и изумления.
— Тринадцать лет, тринадцать лет, а теперь снова могу ходить! Чудо!
— Велик этот бог, он вернул моему сыну здоровье!
— О радость!
— Счастье! Моих прыщей больше нет, я вновь красива!
«Видишь, как они мне благодарны? — сытым котом промурлыкал внутри Харальда бог. — Более того, они благодарны ещё и тебе. Они верят в то, что это ты их исцелил. А ты ещё смел укорять меня в жестокости…»
Голос слабел, растворялся, пока не пропал совсем.
Харальду хотелось вырвать себе глаза. Но он знал — не получится.
* * *
Представитель городского совета больше всего походил на откормленную свинью. Розовая блестящая кожа, маленький пятачок носа, постоянно обнюхивающий воздух в поисках запахов съестного, приоткрытый в предвкушении трапезы рот и небольшие белесые глазки.
Только не бывает в глазах свиней такого страха. Человеческого.
Эпидемия началась в городе в самую жару, в конце июля. Люди умирали один за другим. Покрывались багровой сыпью, горели, словно в огне, желудок отказывался принимать пищу — и все…
Когда число жертв за сутки пошло на сотни, городской совет запаниковал. Маги ехать в Бабиль отказались, кроме двух шарлатанов, которых быстро раскусили и повесили, и тогда один из купцов пришел к Харальду, к главному служителю Больного Бога, властного над всеми хворями…
— Мы униженно молим вас вознести просьбу о прекращении поветрия к слуху божества. — Представитель боялся, но говорил складно и гладко, не сбиваясь и не путаясь. — Со своей стороны, город готов помочь служителям Больного Бога всем, чем только возможно.