— Хорошо, — сказала Даша. — До свиданья.
— До свиданья. Звоните, заходите запросто…
За ней не следили.
Машину она оставила в квартале отсюда — кто их знает, прилепят «маячок» и сядут на хвост. В конце концов, Фрол ей тоже ничего не обещал… Для надежности еще покружила по окрестным улицам, подсмеиваясь над собой, — надо же, шантарская Рыжая Соня… И, окончательно убедившись в отсутствии всех и всяческих «хвостов», поехала к дому, где прятала Флиссака.
Глава восемнадцатая
Долгожданная душевная беседа
— Самое главное — не вздумайте мне мешать, — сказала Даша. — Что бы я ни делала. Вернее, как бы себя ни вела.
Флиссак нервно усмехнулся:
— Мадемуазель Дария, я работаю не в архиве министерства сельского хозяйства.
— Все равно, кто там знает вашу нежную европейскую душу…
— Я боюсь одного: провалиться прочно . У ваших властей, в конце концов, нет причин относиться ко мне с отеческой нежностью.
— Не бойтесь, — сказала Даша. — Мне самой не нужны неприятности. У вас хоть посольство за спиной…
— Вы полагаете, посольство станет поднимать шум из-за изобличенного промышленного шпиона? У вас чересчур романтические представления о Европе, простите…
— Ну, нельзя же без романтики… — пожала плечами Даша. — Нам лет десять вбивали в голову, что западнее ГДР начинается сущий Эдем. Я, понятно, не верю — везде одно и то же, а в Лондоне вдобавок и туманы, но это крайне жестоко, мсье, лишать женщину романтических грез…
— Вы удивительная женщина, — сказал Флиссак.
Я, понятно, не верю — везде одно и то же, а в Лондоне вдобавок и туманы, но это крайне жестоко, мсье, лишать женщину романтических грез…
— Вы удивительная женщина, — сказал Флиссак. — Не знаю, смог бы я в вашем положении держаться столь же уверенно…
— Когда страна прикажет быть героем, у нас героем становится любой, — засмеялась Даша. — Была такая песенка… Пошли?
Она заперла машину и первой направилась к двери телестудии «Алмаз-ТВ». Дверь осталась прежней, какой ее Даша помнила.
«Неаккуратно, — подумала она. — Психологически недостоверно. Я бы на их месте после столь жуткого налета поставила бы железную, телекамеры посередине бы всобачила — для пущего нагнетания страстей, чтобы уверить всех, будто отныне боишься каждого куста…»
После ее прошлого визита в коридоре кое-что изменилось — ящики с аппаратурой исчезли, отчего коридор стал вдвое просторнее, и примерно посередине стоял дешевенький письменный стол производства местного ДОКа. За ним восседал охранник, безуспешно гадая, чем бы таким ему заняться, чтобы не помереть со скуки. Даша махнула у него под носом нераскрытым удостоверением, но он и не потребовал более детальных объяснений, окинув ее чисто мужским взглядом, без тени профессионального рефлекса.
Кабинет у Марзукова был крохотный, но отделанный с большим тщанием, в синих и темно-красных тонах, напичканный всевозможными электронными игрушками — телефакс, компьютер с множеством сопутствующих агрегатов, всех, наверное, какие только можно к нему подключить: видеодвойка, ксерокс, еще какие-то штуки, абсолютно Даше не известные, но крайне авантажно выглядевшие, с кучей лампочек, клавишей, окошечек, эмблем известных фирм и загадочных надписей на иностранных языках (и даже иероглифических). Вряд ли половина этого была необходима в офисе директора дышавшей на ладан частной телестудии — Марзуков тщился выглядеть .
Он встал из-за обширного стола, неведомо как протиснутого в дверь, — должно быть, по частям — лицо исказилось в приступе детской почти злости:
— Опять вы?!
Оглянувшись, Даша удовлетворенно кивнула, увидев на двери внутренний замок. Взглядом показала на него французу. Спросила:
— Вы знакомы? Мсье Марзуков — мсье Флиссак…
Обошла стол, напоминавший контурами гигантскую фасолину, и с нескрываемым наслаждением врезала по пухлой, гладенькой физиономии — вскользь, так, чтобы ребро ладони чувствительно угодило по шее под ухом.
Марзуков упал в мягкое кресло. Безжалостно щелкнул замок.
Даша подошла к зарешеченному окну, посмотрела на серую гладь Шантары, на знаменитый мост. Спокойно закурила, обернулась и спросила:
— Вам никто не говорил, что ваш кабинет напоминает колерами французский флаг?
Марзуков таращился на нее испуганно и удивленно.
— Значит, никто, — сказала Даша. — Синее и красное. Не хватает, как легко догадаться, белого. Но сдается мне, ваша физиономия этот недостаток восполнит…
Достала «ТТ», звонко оттянула затвор и уперла дуло Марзукову в ухо, левой рукой ухватив за волосы. Пожалуй, его физиономия теперь и впрямь могла дополнить икебану, придавая чисто французский колорит.
— Мозги будут на стенке, — сказала Даша холодно. — Как у того вашего бедняги. Только там была простая побеленная стена, а на ваших синих обоях все будет выглядеть гораздо сюрреалистичнее.
Совершенно в духе Дали. «Мозги проныры на стенке». Вам нравится Дали?
Флиссак, с каменным лицом усевшийся у двери, наблюдал эту сцену и не препятствовал. Глаза, правда, стали чуточку испуганными — определенно вспоминал о загадочной славянской душе.
— Да вы же не станете…
— Стану, — сказала Даша. — Я же шизанутая, вы не забыли? Или наркоманка со стажем, — и с хорошо разыгранным бешенством прошипела: — Я тебе мозги вышибу, как пробку из бутылки, козел! Ты мне жизнь поломал! Из-за тебя, сучонка, травят, как волка позорного! — И посильнее вогнала дуло в ухо. — Мне сидеть — ну и хрен! Отсижу, выйду. А твои мозги будут совочком соскребать…