— Да, конечно.
— Ну, разбегаемся? Ты поосторожнее…
Вновь оказавшись рядом с Федей, Даша нетерпеливо достала снимки. Нет, прежде она Терминатора никогда не видела. Вообще-то, можно сказать, что он похож на этюд Веласкеса — не испанского, а шантарского. А можно и не говорить. Есть что-то общее — но, если вглядеться, ничего похожего. Самое опасное в столь тупиковой ситуации — подогнать под факты совершенно случайную персону. Не потому опасное, что нарушает права человека или противоречит законности, а оттого, что след, окажись он ложным, заведет так далеко, что возвращаться будет поздно…
…Воловиков, бегло просмотрев три фотографии, засунул в конверт и вернул его Даше:
— Ну и что?
— Я и не говорю, что это достижение, — пожала она плечами. — Так, информация…
— Файзулин тебе рассказал все правильно. Добавить, пожалуй, и нечего. Никакого компромата ни на агентство, ни на самого Агеева. — Он угрюмо помолчал. — Ну, и чего ты от меня хочешь? Установить слежку за всеми замешанными лицами?
— Я о таком счастье и не мечтаю… — зондирующе проговорила Даша.
— И правильно делаешь, — отрубил Воловиков. — У тебя есть люди, вот и развлекайся, пока начальство доброе… Ты ведь уже поняла, что оно доброе?
— И даже поняла, почему.
— Молодец. Крутись, шевелись, работай. Сама. Понимаешь, все это интересно, но как бы по большому счету не оказаться в дураках… Вполне может быть, что за мельтешением всех этих шустриков стоит нечто экономическое. В этом случае ОБЭП будет ужасно рад, что мы проделали за них работу, а ты… Тебя, конечно, скупо похвалят и похлопают по плечу, но ты-то сейчас предъявляешь задел на нечто грандиозное, а это совсем другой коленкор… Ты сама-то с прежней истовостью веришь, что тут — большая уголовщина?
— Верю, — сказала Даша, глядя ему в глаза.
— Ну так шевелись, как камбала на сковородке…
— Камбале шевелиться на сковородке трудно, она плоская…
Воловиков поморщился, словно у него ужасно ныли зубы:
— Дарья, не востроумничай. Жаль время тратить на шуточки… плоские, как камбала. Работай, работай! Одного — за французом, второго — за Зыбиным…
— Третьего, осторожненько, за Агеевым…
— Говорю, твое дело! Крутись, но не подставляйся и давай результат! Результат давай…
Даша присмотрелась к нему и тихо спросила:
— Что на Черского?.
.
— Ага, — сказал Воловиков. — На Черского пришел комплектик фотографий. Механизм тот же — заявился пацан, бросил конверт возле дежурки, выскочил, прыгнул на мопед — и след простыл. Погоди! Дай закончить. А параллельно на тебя за последние два дня пролился дождик из заявлений. Ради въедливой точности — девять штук. Семеро из сатанистской шайки, госпожа Хрумкина и сам фон Бреве. Все девять крайне грамотно написаны, разными стилями, но в одном ключе. Пишут, что ты, прикидываясь на их шабашах журналисткой, лакала водку бутылками, таблетки лопала горстями, уколы ставила по три враз, и вообще, стопроцентно походила не на честного российского следователя, а на последнего панка. И потому они очень удивлены, они, конечно, понимают все тонкости оперативной работы, но никак не думали, что возможно столь изощренное вживание в роль — мол, в том состоянии, в каком ты бывала, никак не могла оставаться объективной и честной. Малолетняя Светочка на пяти страницах живописует, как ты ее загоняла в ванную и с искусственным членом приставала. Немец утверждает, что ты ему совала пушку под нос и обещала в подвале расстрелять, и спиртным при этом от тебя несло, как от «Трех пескарей»…
— Козлы, — сказала Даша. — Он сам нажрался, как жопа в гостях…
— Верю. Его состояние врачом зафиксировано в особой бумаге… Даша, таких телег на любого опера пишут множество. И никто не спешит их принимать на веру. Но тут случай особый. И оттого, что инспекция по кадрам зациклилась на чести мундира, и оттого, что все эти засранцы писали в двух-трех экземплярах, и оттого, что почти у каждого есть лапа…
— Меня что, на ковер вызывать будут?
— Думаю, пока нет. Дрын стоял, как Железный Дровосек, — твердил и про гнусную компрометацию одного из лучших его следователей, и про то, что вы с Глебом уже заявление подали, а в эротические забавы жениха и невесты по нынешним временам лезть как-то не с руки… Но все равно, папочка пухнет. Смекаешь? Тут уже не мелкие пакости, тебя целеустремленно едят . И спасение тут в одном — опередить. Вот и опережай, шевелись! Ты сейчас, как велосипедист: остановишься — упадешь…
— Мне бы людей…
— Даша… — слегка поморщился Воловиков. — Начинаешь рассуждать, как иные генералы, — если убийцу ловят сто человек, все прекрасно, а если трое — пиши пропало… У тебя были на определенном этапе и машины, и люди, и техника, и все равно ты этого Икса — или как там его закодировать — не вычислила, ни на шаг не приблизилась. А информации у тебя сейчас не больше, чем было тогда. Где ж гарантии, что с кучей народу на этот раз ты его быстро вскроешь? Я неправ?
— Правы, — сказала Даша угрюмо. — Но хотя бы машины… Они все на колесах, фигуранты, и на хороших.
— Две машины с водителями. Вот тебе максимум щедрот от скудных возможностей, — шеф ухмыльнулся. — Знаешь, мне пришло в голову… На тебя работает ситуация. Нельзя отобрать у тебя дело и отдать кому-то другому, чтобы тот его благополучно угробил, потому что официально никакого дела и не существует. Как его назвать? «Дело о неизвестном преступнике, укрывающемся за кулисами на втором плане»? Тут твоя сильная сторона — и в то же время уязвимое место… С Казминой-то гладко прошло? — спросил он вдруг.