— С моим участием? — догадалась Даша.
— Ну, извини, — с ухмылочкой сказал Агеев. — Извини. Такой удобный случай подвернулся — сделать и тебя, и лягушатника жертвами террора. Сунули бы тебе они этот «восемьдесят восьмой» в руку, чтобы окончательно все запутать, напрочь. И отпечатков бы твоих наставили, еще кого-нибудь из него кокнув.
— Но ведь я никак не могла бы из него уложить тех, на «пластинке»… Я в это время была в конторе.
— Ну и что? Зато потом уложила бы кого-нибудь. И клубок был бы запутан несказанно.
«Он больной, — подумала Даша, — и ум чувствуется, и логика присутствует, но что-то вывихнутое за всем этим проглядывает, не свойственное даже гангстеру, — хворь, шиза…»
— Инструкции были простые, — продолжал Агеев. — Если ты все же появишься к моменту налета террористов — обеспечить твой очаровательный труп с «Вальтером» в руке. Если опоздаешь, мало ли что, — запрятать пистолетик. И потом вышло бы так, что либо ты пустила себе пулю в лоб, хлопнув предварительно из этого «Вальтера» хорошего знакомого, либо он тебя положил, а потом застрелился.
— Почему же так и не убили?
— Ты не поверишь, я передумал, — сказал Агеев с улыбкой. — Я тебя захотел. Неудержимо. Благо к тому времени стало ясно, что тебя можно вывести из игры без крайних мер.
— Значит, стрельба на Энгельса — это не крайние меры? — хмыкнула Даша. — Так, игра в войнушку?
— Дашенька, это не я.
— Так, игра в войнушку?
— Дашенька, это не я. Клянусь чем угодно. Если бы это был я, ты бы здесь не сидела, на твоей могилке ваши курсантики законы бы присягали… Назови мне хоть одного человека, которого я и мои ребята не завершили бы. Разве что — Мироненко, но Толик его достал и в больнице. А художника мы и не собирались убивать, все прошло строго по плану. Это не я, Даша, работал на Энгельса…
Как ни дико, но Даша готова была ему поверить. Возможно, он и больной, но всех, кого он наметил убить, убили. Он и в самом деле не оставлял незавершенки …
— А в Институте цветных металлов?
— Разве ты не поняла по почерку, что это — я?
— Но ведь был риск, что я сразу поеду с Анной к ней домой, не выпущу ее с глаз…
— Риск, конечно, был. Но так гораздо интереснее. Подумаешь, прикончил бы ее потом. Все равно ты не имела права заполнять официальные протоколы допроса. Поди докажи теперь, будто она тебе совсем другую картину нарисовала…
— Но москвичей-то зачем положили?
— Это уж чертовы французы виноваты. Разыграли комедию, напустили на студию этих московских орлов, подсунули им в столице фальшивые договоры. Хотели привлечь внимание, надо полагать. Царапнуть по нервам, в суд вытащить… Меня не было тогда в городе, ребята сработали грубо…
— Ну что ты врешь? — вдруг вскрикнул Москалец. — Был ты в городе, сам дал команду, сам с ними поехал. Тебе понравилось убивать, все из-за…
— Дарий, я тебя удавлю, если не заткнешься, — сказал Агеев, и в глазах у него полыхнуло столь темное, звериное, что Даша невольно опустила руку на пистолет.
Все происходящее напоминало дурную фантасмагорию — из-за его совершенно спокойного тона, ровного голоса, беспечной улыбки, веселого смеха, звучавшего в залитой ярким светом роскошной гостиной.
В горле пересохло, но приближаться к Агееву, чтобы взять бутылку, Даша опасалась. Все тот же древний ужас перед безумием. Она встала и вынула из бара новую, какое-то неизвестное ей вино. Плеснула в тот же бокал, жадно выпила и спросила:
— Ну, а вы что скажете, Дарий Петрович?
— С какого-то момента все вышло из-под контроля, — сказал Москалец.
На скуле у него проявлялся синяк.
— Это вы про то, что начались убийства?
— Я и не предполагал, что начнется такая мясорубка…
— Один-другой труп вас бы вполне устроил?
— Вы не забывайтесь! — Он дернулся, тут же обмяк, взгляд вильнул, уходя в сторону. — Это, в конце концов, были шлюхи…
— И Васильков, с которым вы диссиду на машинке перепечатывали? И москвичи? И Анна?
— Дарья Андреевна, я такого поворота событий решительно не одобряю… Но Виталий прав в том, что ваше положение и в самом деле безвыходное. Может быть, вам нужно… денег? В моих силах и обеспечить вам не в пример лучшую должность. Молодой красивой женщине вовсе не обязательно возиться с дерьмом и кровью…
— Приходится, пока вы, мужики, родиной торгуете…
— Ну зачем же повторять красно-коричневые бредни? — пожал плечами Москалец. — Наоборот, западный хозяин сможет наладить производство, обеспечить… — он вновь вспомнил, где он и кто с ним, растерянно умолк.
— Наоборот, западный хозяин сможет наладить производство, обеспечить… — он вновь вспомнил, где он и кто с ним, растерянно умолк.
— Интеллигент, — сказал Агеев. — Живет штампами. Все берут. Менты продажны.
— А что, у вас много денег? — спросила Даша.
— Куча! — ответил за друга детства Агеев. — Дашенька, а может, тебе и взять примитивно денежку, пока предлагают? Ну ты же достойна бриллиантов, а не того тряпья, что на тебе сейчас… Я тебя не подкупаю — делюсь. Все равно самое большее через неделю я тебя обязательно загоню в психушку, все к тому. Ты представляешь, как можно интерпретировать этот твой визит? Вдобавок ко всему, что на тебе уже висит? Списали тебя. Никто не защитит, — он глянул на часы. — К твоему журналисту еще час назад… поехали. И я, ручаюсь чем угодно, в эту самую психушку приду и буду тебя там иметь, как хочу и сколько хочу. Василич обеспечит. Любит марки, мразь, филателист хренов, до полного безобразия. У него жена молодая, деньги пылесосом тянет, да и сам пожить любит широко. Сам тебя к коечке привяжет и рот заткнет. К судье ты потом, может, и прорвешься. Но веры тебе не будет…