— Что, и бомбу я подкладывал? — ухмыльнулся он. — А Листьева не я замочил?
— Ну ты же прекрасно понимаешь: я тебя сейчас не раскалываю, потому что нет ни малейших улик. Просто хочу тебе, мудаку, вдолбить: даже если не ты положил Мироненко и не ты сунул бомбу, все равно жить тебя не оставят, когда начнут зачищать и шлифовать. И как мне ни противно с тобой, падалью, договоры заключать, но я тебе категорически обещаю: если сдашь мне Агеева, ни словом не пискну ни сейчас, ни потом. Зыбин и того меньше знал, а рванула душа на небеса… Тебя тем более постараются… зачистить. Думай. Ты меня знаешь, слово не нарушаю. Пиши заявление — и спокойно уматывай.
— Я его и без интимных бесед с тобой напишу. Сними наручники — и давай прощаться. Загостился я у тебя что-то…
Даша задумчиво посмотрела на телефон. Бесполезно. Гранику не за что будет уцепиться. А версия насчет «стойкого систематизированного бреда» получит еще один козырь…
— Как же ты мне «домашнюю галлюцинацию» устроил? — спросила она из чистого любопытства.
— Да проще простого. Сидел в машине и, как только ты рванула в соседний подъезд, быстренько забежал в квартиру и убрал все.
Бесполезно. Гранику не за что будет уцепиться. А версия насчет «стойкого систематизированного бреда» получит еще один козырь…
— Как же ты мне «домашнюю галлюцинацию» устроил? — спросила она из чистого любопытства.
— Да проще простого. Сидел в машине и, как только ты рванула в соседний подъезд, быстренько забежал в квартиру и убрал все. Котик был хитрым узлом подвешен, достаточно дернуть за конец — и моментально распустится. Дымовуха была безоболочечная, вся сгорела. Там от трения вспыхивает, импортная химия какая-то… Главное было — подсунуть под дверь так, чтобы вспыхнула в один момент, едва ты откроешь. И звук опять же от трения происходит. На Западе что хочешь соорудят… А голова — тоже просто. Это какой-то хитрый пластик, великолепная имитация, заодно с «кровавой лужей». Там была пипочка, я ее налил теплой водой из-под твоего же крана, чтобы казалась теплой. А сгорает он моментально, стоит только поднести огонек. Покидал всю бутафорию в сумку, быстренько поднялся на чердак — я там заранее снял замок — слез в соседний подъезд, и ладушки… Голову спалил еще на чердаке, кошку бросил там же. Был, конечно, шанс на то, что у тебя в кармане окажется рация, и не побежишь ты к телефону, но тут уж…
— Что замолчал?
— Ну, можно было подняться в квартиру в масочке, шокером вырубить — и все равно ничего бы ты не доказала. А если бы даже все это к постороннему в руки попало — не так уж страшно, в итоге. Концов нет.
— Это что, специально для меня где-то по передовой европейской технологии муляж делали?
— Я же говорю — люди серьезные, денежные… Не надо бы тебе ерепениться, Даша.
— Наркотиком по сигаретам ты мазнул?
— Ага. По фильтрам. Там и нужно-то было — чуть-чуть… Хватит, а? Мне что-то уже надоело сидеть, как кавказскому пленнику…
Даша еще колебалась с минуту, но видела, что партия проиграна. Единственный ее успех заключался в том, что она избавлялась от «крота».
— В машине есть кто-нибудь? — спросила она.
— Нет. Моя машина… вот уже три дня, как на меня переписали.
— «Мерседес», поди?
— Зачем? «Девяносто девятая».
— Ценят, видать… — Она решительно встала, прошла в прихожую, оделась и натянула сапожки.
— Ты куда?
— Провожу тебя, золотце, — сказала Даша, — согласно кавказскому гостеприимству. — Нагнулась и отперла наручники. — Ну, а пластырь сам снимешь…
— Что еще за провожанья?
— Да все просто, — сказала Даша равнодушно. — Вдруг и удастся подстрелить того, кто тебя будет мочить. Он меня интересует гораздо больше, чем ты — его-то будет на чем колоть.
— Да брось ты. Кто это меня мочить будет?
— Пошел вон, — сказала Даша, держа руку с пистолетом в кармане пуховика. — Куда? Корочки и пистолет у меня остаются, тебе все равно ни к чему… Ты ж заявление подаешь.
— Слушай…
— Пошел вон, козел!
Она пропустила его на лестницу, захлопнула дверь, — защелкнув ее на один замок из двух, — и спустилась следом, держась шагах в трех позади.
— Топай, — распорядилась она. — Топай к своей машине ровным шагом и не спеша…
Задувал противный ветерок, но на лавочке у соседнего подъезда кто-то сидел, чуть сгорбившись, не глядя вроде бы в их сторону… Э т о т? У подъезда стоят четыре разнокалиберных машины — светлая иномарка, «Жигуль», «Волга», еще иномарка темного цвета. Все машины кажутся стылыми кусками железа, не видно, чтобы внутри кто-то сидел… Колюче светил фонарь на подъемном кране, недостроенный дом казался жертвой бомбежки.
Толик шутовски раскланялся с Дашей, поднял воротник куртки, сунул руки в карманы, шагнул направо…
Слева, от лавочки, хлестнул резкий выстрел.
Даша мгновенно пригнулась, отскочила к стене — второй выстрел, третий! — прицелилась туда, видя краем глаза, что Толик подламывается в коленках, опускается на асфальт…
Она еще стояла, нащупав стволом пистолета высокую фигуру, отчего-то продолжавшую сидеть как ни в чем не бывало, — когда вспыхнули фары светлой иномарки, поймали сидящего в яркий луч дальнего света. И еще один сильный луч ударил от подъезда слева, кто-то бежал к скамейке, хлопнула дверца светлой машины, и крайне знакомый голос окликнул: