— Может, и не дойдет до них… — без особой уверенности сказал Воловиков.
— Давайте будем оптимистами и станем готовиться к самому худшему, чтобы в случае чего быть подготовленными… Так вот, наша слабость отнюдь не в том, что мы из-за Дарьи оказались под огнем на поражение. Мы слабы оттого, что никто, и Дарья в том числе, совершенно не представляет, где нам искать концы и нити, ведущие к шантажистам. Они Дарью видят, а она их — нет… Верно?
— Верно, — сказала Даша. — Будь у меня возможность продолжать…
— В каком направлении? Какие версии ты будешь отрабатывать? Какие ориентировки давать агентуре? Кого брать в разработку? Растаявшего в воздухе Шохина? Ты с ним можешь завтра на улице столкнуться, а предъявить не сможешь ничего. Контакты свихнувшегося Усачева? Телестудию, за которой не видно ни малейшего повода, ни мотива? Есть риск угодить в необозримое болото…
Это были почти те же уничтожающие удары по слабым местам, что недавно мастерски провел Воловиков, и Даша молчала.
— Отстаивать тебя будем, я уже сказал. Ты у нас не пришей-пристебай, поборемся… — произнес Дронов. — Лишь бы ты сама себя не загнала в пиковое положение, когда никто для тебя ничего не сможет сделать. Вроде того, как было с Синцовым. По-человечески он прав, помог хорошим знакомым и честным людям получить от жуликов их же собственные деньги, а формально — злоупотребление служебным положением и чуть ли не рэкет… Или ты сама хочешь на вольные хлеба?
— Нет, — сказала Даша.
Генерал тихонько похлопал кулаком по столу, веско, с расстановкой приговаривая в такт:
— Не подставляться ни в малейшей степени. Улицу отныне переходить на зеленый свет даже там, где нет светофоров. Со всеми фигурантами обращаться, словно с хрустальной вазой — исключительно на «вы» и при свидетелях, чтобы головой об стенку не стукнулись и не заорали потом о рукоприкладстве… К Казминой съездишь как можно быстрее, извинишься и скажешь, что слежки и разработки никакой не было, а была деликатная охрана, из опасения, что ее жизни может угрожать маньяк.
Охрана свидетеля, как в Штатах. Сыскари попались молодые и неопытные, плохо представляли разницу между охраной свидетеля на западный лад и оперативной разработкой, оттого и полезли с дурацкими вопросами к людям из ее ближайшего окружения. В таком ключе. Может, и не поверит, но ты обязана, смирив гордыню, рассыпаться перед ней мелким бесом. Чем меньше на тебя бумаг, тем лучше. Документацию по всем делам оформить в сжатые сроки и ювелирнейше. Все группы поддержки я у вас забираю. Больше они вам не нужны, а у остальных проблемы посерьезнее…
— Хоть одну машину оставьте, — умоляюще протянула Даша. — И внедренку в психушке.
— Ладно. Как-никак еще нападение на тебя нужно расследовать. Это для нас опять-таки плюс — героическая Дарья, не дрогнувшая под пытками… Что еще? Загружать твою группу пока особо не будем, дам я тебе, Дарья, еще пару дней, и не столько из особого к тебе расположения, сколько затем, чтобы на Черского и Ленина не подумали, будто они могут кого-то из наших заглотать, как воробушка… Вдруг и наткнешься на что путнее? А параллельно возьмешь дело в Солнечном. Где двойное убийство и раненый пацан. Этот их подозреваемый, который успел сознаться, меня не убеждает, и Палыча тоже.
— Да и меня тоже, — сказала Даша. — Но как же…
— Безо всяких! Я же сказал — ходить будешь по струнке. Мы обязаны тебя подать, как звезду сыска: раскрутила налет на обменный пункт, блестяще закончила дело маньяка-убийцы, а теперь энергично вгрызаешься в расследование нового зверства, взбудоражившего весь город, уже вроде бы взяла след, и грех тебя сейчас дергать на ковры из-за дурацких эротических забав с женихом, без пяти минут мужем… И чтобы никакой бутафории с Солнечным. Берешься всерьез. Палыч созвонится, перекинут материалы, поговоришь с тамошними розыскниками — и вперед с песнями.
— Это же у меня займет двадцать часов в сутки…
— А ты бухайся в постель только затем, чтобы спать, — нехорошо нахмурился генерал. — Дарья, ты мое терпение не испытывай. Тебе сейчас выступать не положено.
— Есть, — уныло сказала Даша.
— Вот и шагайте… Нет, погоди. С чего бы это вдруг к тебе чека отнеслась столь любезно? Сами позвали на стадии первичного расследования, разоткровенничались, кофеем поили… Они давно уже набирают по шажочку былую борзоту, в свете последних назначений особенно, куратор наш зашевелился, давеча опять по зданию шмыгал…
— Представления не имею, — пожала плечами Даша.
— Ну-ну, — в голосе генерала определенно чуялось сомнение. — Точно? Никого они так не ублажают, а тебя вот вдруг…
Даше эти нотки категорически не понравились.
— Да бог ты мой, сама теряюсь…
Ей показалось, что собственный голос зазвучал фальшиво. Скверно, когда тебя, как нашкодившего котенка, тычут носом в дерьмо за реальный проступок, но еще хуже, когда заподозрят в грехах, к которым ты ни сном ни духом не причастна… И, отбиваясь от насквозь надуманного обвинения, всегда отчего-то теряешься, суетишься не по делу…
— Если бы я им стучала, они ни за что не стали бы меня столь неумно засвечивать…
— Да успокойся, я и в мыслях не держал… Идите уж, пашите. И смотрите у меня…