Следовало сохранять хладнокровие, момент был решающий, но Даша, не в силах себя превозмочь, бросила сухо:
— В жизни с родным отцом не спала.
— Почему вы решили…
— Да знаю я, что там написано, — Даша указала на свежеприбывшие бумажки. — Имела счастье познакомиться. И хотела бы знать, почему там так написано.
— Потому что мы записывали строго со слов вашего отца. И со слов свидетельницы, находившейся при нем с самого начала приступа. Надеюсь, ее-то вы не подозреваете в соучастии в заговоре против вас?
— А разве я говорила, что против меня составлен заговор? — невинно спросила Даша.
— Насколько мне известно, вашему начальству вы об этом рассказывали много и охотно…
— Видите ли, я не первый сыщик, против которого устраивают провокацию со сбором компромата, — сказала Даша. — У нас такое случается. Я бы это не стала называть заговором, но против меня определенно работают…
Она обращалась главным образом к Савич, но видела по глазам той, что дело дохлое. У них тут «заговоры и козни» — симптом болезни, и не более того.
— Надеюсь, нас вы не подозреваете в соучастии с вашими… заговорщиками? — с непринужденной улыбкой спросил Хотулев.
— Ну что вы, — сказала Даша. — Однако так уж сложилось, что другой человек совсем по-иному описывал отцовский бред. Не так, как вы. И ни словечком не упомянул про «эротическую подоплеку»…
Взгляд докторши растерянно метнулся меж пациенткой и шефом:
— Да? А с этим человеком можно поговорить?
— Она умерла, — сказала Даша. — Ее убили. Та женщина, из чьей квартиры отца… увезли.
— Простите, Дарья Андреевна, а вы правду говорите? — спросила Савич.
— Увы, на этот раз Дарья Андреевна говорит чистую правду, — кивнул Хотулев. — Эта женщина погибла при крайне загадочных обстоятельствах вскоре после крайне напряженной и тягостной беседы меж ней и Дарьей Андреевной… буквально сразу же.
— Вы на что намекаете? — не выдержала Даша.
И увидела, как эскулапы обменялись нехорошими взглядами. Она нервничала все больше, давали о себе знать две почти бессонных ночи, Даша чувствовала, как ее начинает легонько трясти, словно в ознобе, и боялась, что врачи это заметят.
— Помилуйте, ни на что я не намекаю, — развел руками Хотулев. — Я, если помните, предостерегал вас от беседы с ней, говорил, что ни к чему хорошему это не приведет в вашем состоянии. В самом деле, загадочная история… Ну что же… Дарья Андреевна, как вы посмотрите на такое предложение: ненадолго задержаться у нас? Скажем, на недельку. Я понимаю ваше предубеждение против сего заведения, но поймите и вы — с галлюцинациями, подобными вашим вчерашним, шутки плохи. И пренебрегать ими опасно. В любой момент, совершенно неожиданно, может наступить обострение и принять крайне опасные как для вас, так и для других, формы. Вплоть до попыток самоубийства или стремления причинить вред окружающим. А у вас ведь, насколько мне известно, есть оружие? Нужно подлечиться. Я с вами говорю так откровенно, поскольку вовсе не считаю вас больной. Вы не больны, вы в данный момент пребываете в ясном сознании, но пережили целую череду стрессов и потрясений, появились галлюцинации, неадекватное восприятие действительности. Вам просто необходимо немного отдохнуть под надежным присмотром.
Несмотря на самую пакостную ситуацию, в какую она когда-либо попадала, Даша не удержалась от улыбки:
— Это значит: чтобы доказать, что я нормальная, нужно согласиться, чтобы меня заперли в дурдом?
— Вы сформулировали несколько прямолинейно, но, в целом, правильно, — кивнул Хотулев. — Если вы пойдете нам навстречу — не будет лучшего способа доказать, что вы здоровы. И максимум через неделю мы с вами расстанемся, я уверен. Я не стал бы употреблять столь вульгарное слово «дурдом». Здесь есть спокойные палаты для таких же, как вы, людей — переутомившихся, переработавшихся, перенервничавших…
— В самом деле, — вмешалась Савич. — Ведь если вы сейчас уйдете, а потом, боже упаси, попадете к нам в гораздо более худшем состоянии, можете задержаться надолго…
— А может, рискнем, — сказала Даша. — Посижу дома, попью таблетки…
Савич раскрыла было рот, но Хотулев успокоил ее многозначительным взглядом, изобразил на лице глубочайшее раздумье, потом медленно склонил голову:
— У вас, правда, со вчерашнего дня не было никаких… необычных наблюдений?
— Никаких, — сказала Даша.
— Что, если действительно рискнуть? — протянул он. — Под мою ответственность… Но без укольчика, уж не посетуйте, мы вас не отпустим. Согласны на такой компромисс?
Даша кивнула.
— Прекрасно. Галочка, идите распорядитесь, мы следом…
Галочка выскочила, предварительно бросив на шефа цепкий, понимающий взгляд. «Тоже мне актеры-самоучки, — подумала Даша. — Ясно, что фокус этот у вас, милые, давно отработан на настоящих шизиках. Сразу, быть может, под замок и не повлечете. Придется джинсы снимать, а значит, кобуру отстегивать, тут ваши мордовороты и навалятся… И пойдет — чем больше орешь и дергаешься, тем больше тебе в карточку пишут. Пока доберешься до судьи, в тебе уже полведра лекарства сидеть будет».
— Пойдемте, — сказала она, направляясь к вешалке.
— Одеваться не стоит, процедурная на этом же этаже. Потом вернетесь…