— Рыжая!
Дверца белого «рафика» распахнулась, и оттуда, пригнувшись, выбрался полковник Бортко по кличке Ведмедь. Прочно утвердился на земле, расставив ноги, поманил Дашу пальцем. Он был в штатском, в мешковатой длинной куртке, но на плече, на длинном ремне висела пластмассовая кобура со «Стечкиным».
Даша медленно направилась в его сторону, вяло подумав, что следовало бы удивиться. Импровизированная стоянка, словно получив неслышный Даше приказ, в мгновение ока ожила. Навстречу целеустремленно протопали, разминулись с ней крепкие ребята в масках-капюшонах и пятнистых комбинезонах, кругло оттопыренных на груди бронежилетами. На рукавах у всех виднелась совершенно незнакомая эмблема, все они держали черные продолговатые коробки и на ходу их звонко раскрывали, превращая в коротенькие автоматы. По мерзлой земле стучали высокие армейские ботинки, хлопали дверцы, позвякивала амуниция, и все это происходило без единого слова — хватко, слаженно, привычно. Волкодавы выдвигались на позицию.
Справа мелькнул майор Шугуров, промчавшийся мимо Даши с необыкновенно азартным видом.
— Ну, ничего, ничего, — Бортко похлопал ее по плечу широкой ладонью. — Все нормально, Рыжая. Хорошо справилась. И отчего ты не моя? Я не в эротическом смысле, а в ведомственном…
Даша оглянулась. Калитка уже была распахнута, и рослые молодцы, перемешавшись с людьми в штатском, шагали к Дому — в открытую, держа автоматы стволами вверх. Даша медленно, страшно медленно осознавала происходящее, но боялась поверить. Из «газелей» прыгали верзилы с белой рысью на рукаве. За ними появились знакомый Даше в лицо старший лейтенант Клебанов, один из бортковских преторианцев, и Косильщик — в бушлате с капитанскими погонами. Они с Дашей, оказывается, были в одном звании.
— Сокола, давайте туда, — распорядился Бортко, покосившись на них. — И прокурорского прихватите, чтобы не скрежетали потом…
Из черной «Волги» вылез Чегодаев, прошел мимо, старательно не замечая Дашу. Дверца загадочной белой громады отворилась, оттуда выпрыгнули еще трое с теми же непонятными эмблемами, прошли к Дому вслед остальным. В автобусе горел неяркий свет, послышался отдаленный треск радиошумов, и кто-то, заслоняя плечистой фигурой освещенный изнутри проем, сделал непонятный жест.
— Иди туда, — подтолкнул Дашу Бортко.
— А что за народ?
— Серьезный народ. Шагай.
— Чека?
— Расстреляла Колчака… — фыркнул Бортко, по всему видно, пребывавший в самом отличном расположении духа. — Рыжая, ты же в армии служила. Хотя они тогда эмблемами не светили… Не допираешь? — Наклонился и шепнул на ухо: — ГРУ. От них тоже иногда польза бывает. Шагай, героиня дня…
Внутри, справа, тянулось несколько рядов поперечных металлических скамеек, дырчатых, как дуршлаг. На ближайшей сидел лицом к двери стриженный «ежиком» верзила с автоматом меж колен. Ничуть не удивившись Даше, он поднял указательный палец, указал в хвостовую часть. Там вдоль стен буквой «П» разместились высокие, защитного цвета пульты, посвечивавшие лампочками, попискивавшие и хрипевшие на разные лады — будто вдруг вернулась Дашина армейская юность (правда, с такой аппаратурой она в свое время не сталкивалась, поняла лишь, что это нечто мощное и совершенное). Четверо операторов трудились вовсю, а еще трое стояли над ними в напряженных позах. Даша заметила, что в кузове, снаружи казавшемся глухим, сплошь металлическим, на самом деле имеется с полдюжины длинных окон — и Дом виден, и противоположная сторона улицы, какой-то фокус со стеклом односторонней прозрачности…
Она сделала три шага в сторону разномастного электронного треска, негромких голосов, деловито перекликавшихся:
— «Коршун-два».
Я на исходной…
— …да, продвигайтесь, аккуратнее, майор, аккуратнее…
— Три, семь, два. Три, семь, два. Подтвердите.
— Подтверждаю, третий. Понял.
— «Коршун-три», пошел!
— Внимание, «Галеон». У меня вооруженный отпор, банк ерепенится.
— Сломать в темпе, — произнес в микрофон тот из стоявших, кто был выше всех ростом, простоволосый, в маскировочном бушлате с полевыми генеральскими погонами (каждый зеленел одной-единственной звездой). — Кацуба, ломай их, потом отпишемся. Сбить, как кегли, — и взял второй микрофон. — Стас, как?
— Дойч требует консула.
— Напинай под копчик и грузи. Родина простит, — он мельком оглянулся. — Ага, здесь рыженькая, готовьте очную. Колоните порядка ради. Скоро привезем, дожимайте пока, пусть он меня ждет, как отца и благодетеля…
Он вернул микрофон радисту, направился к Даше, остановился в трех шагах, заложив руки за спину, расставив ноги, озирая ее властно и слегка насмешливо. Лет пятидесяти, этакая белокурая бестия. Коснулся виска двумя пальцами, слегка выбросил их вперед на американский манер:
— Генерал Глаголев, я здесь главный. Истерики, обмороки будут? Слезы, сопли? У вас полчаса личного времени на женские слабости.
— Обойдусь, — сказала Даша.
— Хвалю, — бросил он, словно вколотил гвоздь одним ударом. — Обстановка понятна? Вы играли верно и в нужном направлении, всех взяли, кого не взяли, сейчас возьмут, так что вы вновь персона грата. Прокуратурой пренебречь, она в дерьме. Все в дерьме, а вы посередине в белом. Ну, и мы немножко тоже… В белом, не в дерьме.